Мнется.
— Ты смеяться будешь.
— Да не буду. Я разве смеялась?
— Ну… я хотела стать человеком.
— Че–го?
— А чего? Если уж нельзя уйти, если жить здесь, то хоть нормально. Без крови, без жажды. Без безумия. И солнце чтоб не сжигало. Я разве много прошу? Просто жить.
— И за это ты готова отдать и способность летать, и возможность повелевать… Но Рин, если бы ты была человеком, ты б уже старая была. Умирала, а не на скалы лазила.
— Но ведь я бы уже жизнь прожила. Училась, женилась, работала, путешествовала. Дети б у меня были, много. Внуки, даже, наверно, правнуки… А я ведь и не жила еще. У меня только детство и было.
— 80 лет на детство — не многовато?
— Откуда? Всего тринадцать. А потом — половое созревание и жажда. И ты уже не живешь, выживаешь в бесконечной борьбе за собственный разум. Тебя взаперти держат, в буквальном смысле, потому как от малейшего дуновения разум теряешь. На своих бросаешься, не то, что на людей. И чтоб научиться это контролировать… хоть как–то контролировать, уходят десятилетия… Ладно, мы будем подниматься или?..
— Будем мы подниматься. Где, покажешь? Или это я сама должна искать?
— Нет, со мной. Игры играми, а ты ведь и взаправду разбиться можешь.
Мы поднимались… скорее долго, чем трудно. Пару раз я, правда, срывалась, но Рин подхватывала, не то, что пораниться, испугаться не успевала. Ближе к вершине стало действительно сложно, но вдвоем мы справились. Вползли. Рин сразу на ноги вскочила, а я еще на четвереньках немного… постояла. Не потому, что страшно, я высоты никогда не боялась, просто ноги гудели так, что казалось, стоит мне встать — и они обратно сложатся, не выдержав моего веса.
Но все же — встаю. И замираю в восторге, не в силах осознать, вместить… Здесь все. Сразу, вместе. Полет и падение. Итог и бесконечность. Тайна и простота. Страх и спокойствие. Величие. Красота. Свобода. И нет больше слов…
А целый мир — есть. Огромный, величественный, прекрасный, бесконечный. Весь мир подо мной. А я — на его вершине. Не потому, что меня привезли. Не потому, что внесли на руках. Но потому, что я сюда забралась. Сама. Да, мне помогали. Но трудно ведь без поддержки. Очень трудно, почти невозможно.
И я понимала Рин. Да, это надо было сделать вот так, на пределе сил и возможностей. Чтобы стоя здесь, под солнцем и ветром, на трясущихся от напряжения ногах, поправляя волосы дрожащими от усталости руками, почувствовать себя — Человеком. Тем, кем мечтают стать даже вампиры. Сильным, несмотря на всю свою слабость. Могучим, несмотря на всю свою немощность. Принадлежащим этому миру каждой клеточкой, каждым биением сердца.
И не надо вампирских чудес и вампирской магии. Этот мир все равно мой, а я — его. И в этом мире обязательно есть для меня место. Это им нужен портал. А я — найду и так.
Рин говорила, здесь, на вершине, надо просить богов, и они могут услышать. Но я не умела просить богов, меня этому не учили. Меня и верить–то в каких–то богов никогда не учили, и, даже живя с вампирами, я этому не научилась. Поэтому просто стояла, смотрела, наслаждалась. Смотрела на горы вокруг, волнами вздымающие темные кроны хвойного леса. Смотрела на светлое пятно осиника, и на березовый лог чуть в стороне. На речушку, несущую свои воды вниз, к Ионэсэ. На Великую Реку и город на ее берегах и островах. И на тот хребет, что высился за рекой.
— А там есть что–нибудь… столь же интересное? — интересуюсь у Рин, прерывая затянувшееся молчание.
— Так, один вулкан потухший. Но он ведь уже даже и не дымит. Так что — нет, там скучно. А здесь смотри, еще сколько всего. Вон там, видишь, крепость. Ну, почти, похоже очень. А там — каменный лабиринт, и застывшие воины. А вон там, дальше, видишь, речка. В ней пещер много всяких. Есть глубокие. Я ж говорю, тут неделями бродить можно.
— Неделями не дадут. А если мы вздумаем встретить тут восход солнца…
— Да я догадываюсь.
Мы похихикали, представив себе явление разгневанного авэнэ в «небесном храме», а потом еще долго сидели молча, человеческая девочка, затерявшаяся в стране вампиров и молоденькая вампирка, мечтавшая стать человеком.
И я все думала. Об авэнэ, заботливом, но жестоком, которого язык так и не повернулся назвать нежным именем Нэри. О седовласом сыне коэра, умеющим быть тем, кто нужен сейчас. О его розовой ванне, в которой ушла в мир иной моя Лизка, и в которой и я сама… почти потерялась, почти захлебнулась, почти смирилась со всем…