– Что робил? – переспросил волхв, – Матрене камень на шею – да и в Березовку. Детей сам выгодовал, а как последнюю дочку замуж выдал, так в волхвы ушел. Тридцатый год, как я тута…
Они попрощались со стариком и пошли домой по адской тропинке.
– Слышь, Таська, – начал Андрей по дороге свой нелегкий разговор, – про то, что видели, Косте ни слова. Как раньше говорили детям одноклеточные мамаши: «твой папа был летчик и разбился при рулежке». Его мама была тварью, ее сдали в зоопарк. И проехали эту тему. Олег!
– Чего? – отозвался приятель.
– Ты сейчас куда?
– На работу, куда же еще! А ты куда хотел?
– У тебя там что-нибудь крепкое есть?
– Спирт. А ты что, Штирлиц, по Родине соскучился? Если так, то есть отличная свинячья тушенка.
Андрей обратился к Анастасии:
– Таська, солнышко мое, я сегодня вечером побуду один. Хорошо?
– Во-первых, сначала отдай автомат, а во-вторых, плохо! Не пойдет!
– Настя!
– Я уже восемнадцать зим Настя! Буду пить с тобой.
– У, ёлки-палки! Как у вас тут просто! Камень на шею, и в Березину! Зато остальные все верные…
– Слышь, Олег! – горько рассмеялся Волков, – эта дама изъявляет желание накачаться вместе со мной спиртом! Как тебе эта заявка? – приятель засмеялся тоже.
– Спирт – это не женский напиток. Спирт – это мужской эликсир забытья. Но я, кстати, видел номер похлеще! Была такая передачка на станции «Маяк», называлась «По вашим письмам». Звучала она в обеденный перерыв. Песни по заявкам, естественно, передавали там не полностью – начало и конец обрезали, чтобы занимала песенка не более трех минут. И вот, представь себе, приходит однажды письмо от какой-то бабульки. «Дорогая передача! Такого-то числа мне исполняется ни много не мало – сто лет. Для этих лет я сохранила нормальный слух, а вот со зрением хуже. Поэтому, вместо телевидения, пишу вам. Очень прошу вас передать на мой день рождения произведение Иоганна Себастьяна Баха „Такатта ла фуга“, причем, соколики, в полном объеме». И бабульке не откажешь, считай в последнем желании, и фуга эта – за десять минут зашкаливает. Короче, победила старость и все радиослушатели более десяти минут внимали органу. А потом оказалось, что два кадра, вообще предпенсионного возраста, поспорили, что на «Маяке» передадут песню длиннее пяти минут. Спорили на ящик чернила, который потом вместе и выпили, так как проигравший заявил, что если это – песня, то он – граф Цеппелин. Ну что, идешь? Тут нам налево.
– Ты все-таки хочешь пойти со мной? – спросил Андрей у Анастасии.
– Разумеется! – топнула ногой она.
В комнату отдыха, где была тахта, стол, пару кресел, магнитофон и аквариум, Олег принес пол-литра спирта, буханку хлеба и банку тушенки. Открыв банку и нарезав хлеб, он достал из шкафчика две рюмки, поставил на столик и, таинственно улыбаясь, сказал:
– Я на работе, а вы расслабляйтесь. Вода для запивки в графине. Желаю всего наилучшего!
Когда он ушел, Настя сбросила босоножки и забралась на тахту. Андрей сидел в кресле мрачнее тучи и думал о чем-то своём. Глядя на него хотелось выть. Девушка встала и, подойдя к столу, щедрой рукою налила по стопке.
– Умница! – похвалил ее парень, – а теперь отливай по половинке обратно. Спирт она собралась пить, как воду!
Он хмыкнул и снова замолчал. Подождал, пока подруга приведет количество спирта в рюмках к норме, а затем, долив водой обе рюмки, все так же молча проглотил содержимое своей. От настасьиной стороны послышался кашель. Андрей повернул голову. Повторившая его подвиг девушка жадно хватала ртом воздух.
– Ну ты, рыбонька моя, водички попей! – он налил в стакан воды и протянул его ей. Настя схватила его и начала жадно пить.
– Ох! Ну и ну! – проговорила она отдышавшись. На ресницах ее блестели слезы, – это же ведьмин огонь! Тебе еще налить, Змей Горыныч?
– Не хочется, – помотал головой парень и снова ушел в себя. Настя присела рядом.
– Ты так расстроен из-за того, что увидел у дедушки? Три луны прошло, а ты еще не понял, что больше ее не увидишь!?!
– Не в этом дело, Таська! – закрыл глаза Андрей, – просто… как тебе объяснить… В общем, когда бьют в спину – больнее всего душе.
Глава 16.
Был конец сентября. Все население триады База – Бобровка – Монастырь были занято уборкой и не замечало стремительного полета времени. Потихоньку стирались границы бытия и сглаживались острые углы и шероховатости в отношениях между представителями двух миров. Даже самые отъявленные ворчуны из Бобровки признали, что никогда жизнь не была столь легкой и беззаботной. Ратибор торжествовал. Его дочерей смущало только то, что батя стал сильно увлекаться разбавленным спиртом – хотя железное здоровье альтеста сбоев не давало, все же Настя просила Андрея поговорить с отцом.
Настроение внутри базы было не самого розового оттенка, но «пришельцы поневоле» держались. Норвегов вспомнил, как в книге Юрия Германа «Россия молодая» старый помор Мокий учил Ивана Рябова премудростям вынужденной зимовки: «Всю ватагу в великой строгости держи, чтобы люди сном не баловались, али скукой-тоской. Пожалеешь, похоронишь. Строгость, Иван Савватеевич, в беде первое дело».
Такого ПХД не знала база за всю историю. На парково-хозяйственный день это было мало похоже. Почти весь август военный городок проклинал сукиного сына командира за проснувшуюся любовь к чистоте. Даже брусья на спортгородке – и те вычистили наждачкой и отполировали. Все склады с прохудившимися крышами были наново перекрыты тесом – тонкими осиновыми дощечками, плотно подогнанными и выложенными в замысловатые узоры. Несмотря на то, что год назад заборы, ограждающие саму часть и склады были подновлены, в этом году из запасников извлекли рулоны с колючей проволокой и натянули поверх забора дополнительную защиту. Причем, если раньше солдаты тихо протестовали против такого рода изоляции, то теперь даже самые рьяные демократы добросовестно трудились на укреплении забора.
На период работ с вещевого склада выдали спецодежду. Люди приобрели одинаковый цвет, и различить их по половой принадлежности можно было только по характерным округлостям и выпуклостям.
У майора Львова вновь появилась работа. Ратибор повздорил с медведем, и косолапый сильно помял старейшине ребра. А получилось вот как.
Изрядно выпивши, Ратибор вышел из слободы в направлении базы. Приперло ему спьяну навестить любимых дочурок. Но, перепутав азимут, взял значительно севернее. Отмахав километров пять по лесу, он внезапно ощутил сильную усталость и прилег у первого удобного выворотня. С другой стороны в послеобеденном сне лежал небольшой, но наглый медведь. Мишку разбудил храп Ратибора – захлебывающийся и прерывистый.
«Допился!» – подумал старейшина когда открыл глаза. Стремительно вскочив, он затряс головой, пытаясь отогнать наваждение. Медведь встал на задние лапы и, глухо ворча, попер врукопашную.
Ратиборову стать сжали мощные лапы, и смятая грудная клетка заставила легкие выпустить весь воздух. Шалого мишку окатило четырьмя литрами перегара. Зверь заскулил и принялся тереть морду лапами. Затем, опустившись на четыре, ломанулся на юго-восток. Старейшина пошатался еще несколько мгновений, а затем рухнул на землю.
В таком отвратительном состоянии его и нашел старший прапорщик Мухин. Услышав кашель Ратибора, он отложил нивелир, с помощью которого сравнивал истинный рельеф местности с тем, который был нанесен на карты, и поспешил на помощь. Узнав в жертве медвежьих лап Ратибора, Леонид Иваныч выругался и потянулся за транком.
– Дежурный, вызывает Мухин!
– Майор Булдаков на связи! – отозвался веселый дежурный, – что, водка кончилась – буссоль дрожит? Так это мы мигом! Сейчас вертолет пришлю!
– Палыч, кончай хохмить! Во-первых, я с нивелиром, а во-вторых, обнаружил Ратибора, которого драл медведь.
– В смысле, драл? – удивление майора великолепно передалось через устройство связи.