А начертить ту пентаграмму мне пришло в голову, будто бы нашептал кто. Но я взяла уголек в руку только для того, чтобы отвлечься от боли, чтобы попытаться успокоиться за ставшим чуть ни привычным делом. Раз линия, два! Надо же, росчерки ложились довольно уверенно. Три… десять… А ведь получалось! Как хорошо я запомнила рисунок из книги…
– Неужели это я сотворила такой сложный чертеж, настолько быстро и четко? А как дело обстоит с заклинанием? Что там Адлар говорил? У меня недостанет сил?..
Была ли сердита? Не то слово. Причем, на все и всех. В первую очередь на судьбу. Вот же подлая! Она издевалась надо мной? Била в самое уязвимое место. И не раз, а…
– Нет. Даже мысленно не хочу произносить имя этого предателя князя. Что б ему пусто было! Пусть остается здесь вместе со своим долгом!..
Да, проклинала судьбу, что уготовила быть преданной и в том мире и в этом, но больше всего темноты из меня поднималось при упоминании мужа.
– Он собрался мучить меня всю жизнь? Что бы его!.. Ух, как бы моя воля!..
Бубнить выученное заклинание активации портала перемещения начала со злости и сквозь сжатые зубы. А потом как-то оно само пошло-покатилось, без сучка и без задоринки вышло. И я нисколько не чувствовала при этом, что по щекам потоком текли слезы. Вот такая истерика получилась: вместо всхлипов, рыданий и причитаний выдавала текст заклятия. А слезинки, одна за другой, бежали, мочили лицо и капали на линии, начерченные углем на полу.
– Вот и все. Вот и готово, – произнесла, нарушая целостность заклинания. – Что там еще в книге говорилось? Окропить кровью центр пентаграммы? А я именно здесь и стою…
Рука сама потянулась к волосам, убранным в прическу.
– Что тут у нас есть? Шпилька? Черт, тупая, такой ни за что не проколоть кожу… А это… О! Инга, заботливая моя горничная!
А девушка позаботилась и украсила сотворенный ее руками шедевр на моей голове веточкой цветов. Сегодня в локоны мне закрепила красные плетистые розы.
– Ай! Колючие какие! Надо же, как специально все случилось. Кап, кап! Капает кровь из пальчика обманутой дурехи… Кап, кап! И прямо в самый центр сложной пентаграммы начерченной обыкновенным угольком из камина в спальне мужа предателя. Он же такие слова мне этой ночью шептал!.. Нет, в любви так и не признался… это же Адлар! Скала, а не мужчина. Ха! А что бывает, когда кремнем да о кресало? То-то! И как там все же звучит концовка заклинания?..
И вот я вскинула руки вверх, будто в молитве высшим силам устремила к потолку сложенные ладони. Лицо обратила туда же, а губы, будто сами зашептали заветные слова.
– Да будет проход! – произнесла в конце твердо, жестче не бывает.
И в тот же миг вспыхнул синим камень в родовом перстне, который вчера на обряде одел мне на палец супруг. Ох, ослепил на миг! Моргнула и сжала веки, а как их снова открыла, так совершенно не поверила глазам.
Это была моя гримерка. Вот и раз! Получилось. Я стояла совершенно ошарашенная по центру тесной комнатенки, а напротив сидела в кресле с выпученными глазами и беззвучно открывала и закрывала рот моя копия. Но только до меня дошло, что это была Тьяна, как та начала будто истаивать и превращаться в туман.
– Ты! – выпалили мы с ней одновременно.
Еще я успела сделать шаг навстречу к двойнику, а та стала подниматься из кресла.
– Держи! – произнесла вместе со стремительным выдохом и вложила снятый с пальца перстень Адлара девушке в руку.
Успела. А Тьяна как по инерции зажала в кулачке родовой артефакт.
– Привет твоему мужу! –вот эту мою фразу ведьмочка, скорее всего, уже не слышала, так как совсем истаяла, и от нее даже прозрачного силуэта не осталось.
Моя гримерка! Надо же! Я снова была в двадцать первом веке. Наверное, надо было визжать от восторга, а у меня вышло упасть в опустевшее кресло, заслонить лицо ладонями и разрыдаться. Навзрыд. Громко, мокро и некрасиво. От радости? Или от горя? Ох, все смешалось в моей бедной головушке. А грудь просто разрывало от боли.
– Тань?! Ты чего? – в спутанные мысли ворвался женский голос. – Что случилось?
Я подняла зареванное лицо и увидала свою подругу Лизу. Она смотрела на меня во все глаза. А я на нее. Глядела и… это точно была она. Обыкновенная. Без грима, в джинсах и свитере. В руках держала пуховик и сумочку от Луи Виттон, ту самую, которой гордилась, которой хвасталась не менее полугода.