Осмотрев дачу Залищука, лейтенант Струць исполнил и второе условие быстрого и внимательного розыска: нашел вещественное доказательство. Стакан — это основание для обвинения и изоляции теперь уже известного ему преступника — Поликарпа Васильевича Крапивцева…
Как хитро придумано: забросить посудину в высокий густой бурьян на старый мусорник, где никто не обратит на нее внимание, а уж непогода и дожди смоют следы преступления!
Но не на такого напал этот Крапивцев! Инспектора Струця ему не провести! Лейтенант хорошо уяснил второй раздел курса криминалистики — обыск. Существует простой и одновременно ловкий способ надежно спрятать разыскиваемую вещь — совсем ее не прятать. Бросить в угол, небрежно завернув в тряпку, оставить в сенях, среди хлама, или вообще положить открыто — и, глядишь, никакой следователь и милиционер не обратят на нее внимания. Разве так не бывает с человеком, ищущим нужную вещь, которая лежит перед глазами, а он не замечает ее… Вещь становится как бы невидимой, потому что все внимание направлено на самые изощренные тайники и укрытия.
Молодому инспектору вспомнился поучительный пример, когда разыскиваемая по всем углам и щелям в комнате, в книжках, среди бумаг записка преступника спокойно лежала на столе, у всех на виду, и никто не обращал на нее внимания.
Когда-то, еще курсантом, и сам Струць оказался в такой ситуации. Во время облавы на самогонщиц зашли в одну хату, в которой стоял удушливо-кислый запах. Женщина божилась и клялась, что не гонит дьявольского зелья. Обыскали хату, пристройку, сарай — нигде ничего: ни бака, ни самогона, ни барды. Вынуждены были извиниться и уходить. И тут курсанту Струцю захотелось пить. Он зачерпнул в сенях жестяной кружкой, которая стояла на фанерной крышке, из ведра воды… Глотнул и чуть не задохнулся — первач!..
Конечно, Крапивцев не изучал криминалистики, но интуитивно догадался, что правильнее всего выбросить вещественное доказательство на мусорник жертвы…
Струць поднялся на третий этаж, где находилось управление уголовного розыска, и приоткрыл дверь кабинета Коваля.
— Разрешите, товарищ подполковник?
Коваль понял по торжествующему выражению лица лейтенанта, что тот празднует победу, и подумал, как много еще придется поработать молодому оперативнику, пока он убедится, что радоваться надо только в конце розыска.
— Что у вас, Виктор Кириллович?
— Товарищ подполковник, я обнаружил во дворе Залищука в высокой траве пустой стакан. Это почти на меже с садом Крапивцева. Меня заинтересовало, кто мог выбросить целехонький стакан. Изъял его в присутствии понятых и отправил на экспертизу. Попросил установить, что в нем было. — Отдавая заполненный бланк Ковалю, лейтенант не выдержал и громко добавил: — Как я и думал — отрава! То же самое соединение, которое обнаружили в крови Залищука.
Коваль повертел в руках заключение экспертизы.
— Садитесь… — сказал он после короткой паузы. — О чем это говорит, лейтенант?
— Как о чем? — Большие карие глаза Струця удивленно округлились. — Отрава! — повторил он четко, словно старался вбить в непонятливую голову Коваля это слово.
— Да, следы того самого ядовитого соединения: дигитоксин, брионин…
— Ясно: орудие преступления.
— Стакан — это, конечно, интересно, — примирительно согласился подполковник. — Если он действительно орудие преступления.
— Я думаю, — существенное доказательство против убийцы.
— В том случае, когда мы его обнаружим, этого отравителя. А разве исключено, что посудина принадлежала самому Залищуку?
— Такие, как он, выбросят что угодно, только не стакан, — уверенно сказал Струць. — Для пьянчужек стакан и бутылка — самые понятные и дорогие предметы вещественного мира, — с улыбкой закончил он, довольный, что сумел научно объяснить Ковалю свою мысль.
Но тот, казалось, не оценил глубины проникновения лейтенанта в человеческую психологию и строго спросил:
— Как вы представляете себе картину преступления, Виктор Кириллович?
— Думаю, товарищ подполковник, что после того, как Залищук выпил подсунутую ему отраву, Крапивцев выбросил стакан на соседний двор. Конечно, он сделал это позже, после ухода Залищука…
— «И лучше выдумать не мог…» — кивнул Коваль. — Неужели, по-вашему, Крапивцев такой дурачок? Почему не выбросить вещественное доказательство куда подальше, скажем — в туалет или в Днепр?
— Я думаю, он очень хитрый, — продолжал защищаться лейтенант, правда уже не столь уверенно. — Может быть, он поступил так нарочно, рассчитывая на то, что, даже обнаружив посудину с отравой, мы на него не подумаем. Ведь известно, что лучший способ спрятать — это не прятать.
— Известно, конечно, — согласился подполковник. — А отпечатки пальцев на стакане чьи? В справке экспертизы об этом нет ни слова.
Лейтенанта словно холодной водой обдали.
— Я спрашивал… Эксперты сказали, что следов никаких нет, и поэтому я письменных заключений не требовал… Да и какие тут следы, после преступления шел дождь, и все смылось.
— Как знать, — засомневался Коваль, — могли и сохраниться, и это установить необходимо прежде всего. Во всяком случае, официально поставить перед экспертами вопрос и получить их документальное заключение. Вот если они подтвердят отсутствие следов, значит, стакан пролежал не одну или две ночи. Один дождь, даже вчерашний ливень, не мог смыть все следы. Ведь стакан лежал в высокой траве?
— Да, — кивнул Струць.
— А как лежал, на боку, донышком вниз или вверх?
— На боку.
— Вот-вот, — стоял на своем подполковник, — следы могли вполне сохраниться на той стороне, которая прилегала к земле. Так же, как и остатки яда.
— Возможно, он брал его не голой рукой.
— Кто?
— Крапивцев.
— А когда ставил стакан на стол и угощал соседа, перчатки натягивал?
Струць промолчал.
— В таком случае могли остаться отпечатки пальцев Залищука, ведь он ничего не подозревал и, конечно, брал стакан голой рукой. — В голосе подполковника послышалась легкая ирония.
Струць только вздохнул, соглашаясь с логикой Коваля.
— Еще, — Дмитрий Иванович помолчал, словно подыскивал для выражения своей мысли точные слова, — или стакан пролежал в траве очень долго, попав на мусорник значительно раньше, чем погиб Залищук, и никакого отношения к его смерти не имеет… Против этого, правда, сохранившиеся следы яда… — Коваль будто рассуждал вслух. — Или эксперты оказались недостаточно внимательными. Если не нашли никаких отпечатков на стакане, то хотя бы ответили, сколько он пролежал на дворе…
Лейтенант Струць был разочарован. «Вот бесова душа, — подумал он о Ковале. — Как же я сразу не сообразил, что подполковник будет прежде всего интересоваться следами? Элементарно!» И, размышляя о том, что с помощью школьных правил всех задач не решишь, он услышал, как Коваль негромко сказал:
— Еще раз потребуем от экспертов точных ответов на все наши вопросы, а сейчас съездим на место происшествия. Надеюсь, кое в чем нам удастся разобраться и без них.
На даче Бориса Сергеевича Залищука, как и во время первого приезда Коваля, было тихо и пустынно. Лейтенант Струць открыл вновь изнутри калитку. Они вошли во двор, и молодой инспектор повел подполковника к заросшему бурьяном, крапивою и кустами одичавшей малины углу двора, где утром нашел стакан.
У Дмитрия Ивановича была привычка скрупулезно изучать все, что хотя бы отдаленно было связано с трагическим событием. Во время розыска и дознания он не раз возвращался на место происшествия, как бы надеясь найти там что-то забытое или неувиденное. Если бы находился при первом осмотре переулка, где жена обнаружила Залищука, то, наверное, не миновал бы и их дачи.
Показывая заросли сорняка в углу двора, где остались чуть примятые стаканом стебельки травы, лейтенант обиженно подумал, что Коваль крайне недоверчив и даже в мелочах не хочет положиться на него, инспектора райотдела. «Типичный старый ворчун. И все-таки я, а не он нашел, возможно, самое важное вещественное доказательство».