— Ты не спишь? — Она шумно опустилась в кресло. — Ох, мамочка… — Глаза у Джейн заблестели, потом будто затянулись дымкой, погасли. — Сначала было очень весело. Я танцевала до упаду… А потом… — Что она потом делала, так и не сказала. — Тот рыжий Фрэнк великий нахал!.. Он из Портсмута… Там все такие. — Джейн зевнула. — Я хочу спать…
Она направилась в ванную. Миссис Томсон подумала, как это хорошо, что Джейн не пришлось пережить того, что испытала она в свои пятнадцать лет.
Дочка долго принимала душ. Кэтрин снова возвратилась в далекое прошлое.
…В тот же день Вильям Томсон нашел ее в бараке. Она уже успокоилась и, когда переводчик сказал, что попробует забрать у жирного кабана часы, только рукой махнула: пусть он подавится, этот комендант!
Переводчик был необычным человеком. Он не насмехался над обшарпанными невольниками, как другие солдаты, и когда переводил речь коменданта, густо пересыпанную бранью, всячески смягчал выражения.
Катруся давно заметила, что Вильям не сводит с нее глаз и в свободные минуты слоняется около барака, надеясь встретить ее и угостить шоколадом, конфеткой или апельсином… Худощавый, стройный, с продолговатым приятным лицом, он тоже ей нравился. Однако она не собиралась с ним флиртовать, как это делали другие девчата с солдатами. Хотя он и освободил ее от немцев, все равно был для нее чужаком. К тому же в ее семнадцать лет двадцатипятилетний Вильям казался ей очень старым дядькой. А самое главное, она со дня на день ожидала отправки домой, и все прочее ее не интересовало…
Миссис Томсон усмехнулась. И правда, в семнадцать лет и двадцатипятилетние кажутся немолодыми…
Находясь в лагере, Катруся видела, что англичане не торопятся отправлять людей на родину. В лагере шлялись всякие коммивояжеры, вербовали девчат и ребят в Канаду, Южную Америку и даже Африку. Обещали большие заработки, запугивали наказанием, которое будто бы ждет в Советском Союзе всех, кто возвратится. Однако мало кого удавалось завербовать.
Катруся, поняв, что какое-то время еще придется побыть в Рогендорфе, снова начала ходить к Винкманам — помогала старикам.
Но все же пришла минута, когда первая партия бывших невольников должна была отправиться домой. В Европе царила весна. Весна в расцветающей природе и в душах людей. Вильям сказал, что Катруся попадет в первую группу. Он сказал это так печально, словно отъезд девушки причинял ему огромную боль. Но Катруся не придала этому значения, она расцвела словно цветок, раскрывшийся под теплыми солнечными лучами, не ходила, а летала по лагерю.
А потом случилась беда. В день отправки оказалось, что из списков первой партии Катрусина фамилия исчезла. Кто вычеркнул, почему, зачем? Бросилась к Вильяму, но он ничем не мог помочь, сказал, что должна пройти еще какую-то проверку. Прощаясь с подругами, проплакала целый день. Переводчик несколько раз приходил в барак, успокаивал, сказал, что следующую группу отправят через несколько недель…
Теперь Кэтрин знала, что Вильям обманывал ее, что это он заменил ее в списках другой девушкой… Миссис Томсон вздохнула: интересно, как бы сложилась ее жизнь, если бы не эта хитрость влюбленного Вильяма…
Джейн вышла из ванной в халате. Она протрезвела и посвежела от купания. Кэтрин невольно залюбовалась дочерью. Нет, Джейн совсем не похожа на нее — чуть продолговатое лицо, как у отца, а не круглое, как у Притык, но тоже милая и женственная. Кэтрин вдруг вспомнила, как, умывшись у Винкманов, она впервые за долгое время увидела свое изображение не в стекле, не в бочке с гнилой водой, стоявшей на фабричном дворе, а в настоящем зеркале, и ужаснулась: оттуда смотрела незнакомая, намного старше ее девушка с печальными строгими глазами. И только когда заставила свои губы сложиться в горькую улыбку, узнала себя…
— Мамочка, — сказала Джейн, потягиваясь, — я ложусь спать… А ты почему не идешь в спальню? Все мечтаешь?.. — Она подошла к ней, обняла. Миссис Томсон подставила щеку для поцелуя. — Спокойной ночи.
…А вот другая картина встала перед глазами. Грустный, какой-то будто посеревший Вильям, глотая слезы, переводит ей страшное письмо из Англии. Собственно, не из дома, а из детского приюта, потому что дома у него уже не было. Во время одного из последних немецких налетов в здание, где жила его семья, попала бомба. Мать Вильяма, отец и молодая жена погибли под развалинами. Чудом уцелела только его маленькая дочка Джейн, которую мать прикрыла своим телом.
Письмо из детского приюта, поскольку там не знали точного адреса Вильяма Томсона, блуждало несколько месяцев по разным военным почтам. Теперь сержант должен быстро демобилизоваться и возвратиться в Англию…
Катруся переживала за него. Как могла, утешала своего нового друга, чувствуя, что и ей станет намного тяжелев в лагере, когда он уедет…
На второй день вечером он снова пришел к ней. Кэтрин до смерти не забудет того разговора. Они сидели около барака на скамейке, и Вильям держал ее руки в своих. Был теплый, уже не весенний, а по-настоящему летний вечер. В чистом черном небе, будто свечки, белым пламенем горели зори. Целуя ее руки, Вильям сделал предложение. Кэтрин почему-то больше всего запомнились их нечеткие тени на вытоптанной земле. Она не поднимала глаз на Вильяма, лишь смотрела на его тень, которая льнула к ней.
— Как же это, Вильям… Я хочу домой. У меня там мама и сестра…
— Мы их разыщем, — пообещал сержант. — Непременно. Сейчас тебе нельзя возвращаться… А со временем поедем вдвоем. Я тоже хочу увидеть твою маму, познакомиться с родными…
— А маленькая Джейн?
— Я ее еще и сам не видел, она родилась, когда меня забрали в армию. Скоро ей будет годик. Ты станешь ей матерью, и она будет тебе хорошей дочкой…
Свадьбу не справляли. У Томсона еще был траур. Их тихо обвенчал полковой священник в оборудованной для солдат церкви. Комендант удостоверил брак, даже подарил Катрусе… часы Винкманов, которые раньше отобрал…
Вильям под всякими предлогами откладывал поездку на Украину. Сначала читал ей книжечки, в которых писалось, что Советское правительство преследует бывших пленников, запугивал, потом ссылался на дела, наконец — на болезнь…
Время шло. Она полюбила Вильяма, который заботился о ней, полюбила маленькую Джейн, которая считала ее родной матерью, — Вильям добился в мэрии, чтобы новой жене разрешили удочерить ребенка. Только в церковных документах была записана родная мать Джейн — миссис Клерк Мэри Томсон.
У нее родился Роберт. Понемногу тоска по родине стихала в ее сердце. Но после смерти Вильяма вспыхнула с новой силой. Джейн вот-вот должна выйти замуж. У Роберта тоже своя жизнь, свои друзья, и мать была ему нужна, лишь когда не хватало денег на прихоти. Что ж, парень есть парень…
…Джейн возилась в спальне. «Кладет на лицо ночной крем, — поняла Кэтрин. — В моей молодости этого не знали… Но сейчас ведь другие времена, другие условия жизни, да и Джейн засиделась в девках, и ей нужно особенно следить за своим видом… Как хорошо, что она до сих пор не догадывается о своем происхождении!» Миссис Томсон и Вильям долго скрывали эту тайну от всех. Но как-то Роберт узнал о ней и начал свысока относиться к девочке. Он и раньше не отличался любовью к сестре, а после того как узнал, что они с Джейн родные только по отцу, совсем перестал считаться с нею, и Кэтрин временами нелегко было поддерживать лад в семье. После смерти Вильяма Роберт стал шантажировать мать, пугая, что откроет Джейн тайну. До сих пор миссис Томсон удавалось уговорить сына не делать этого. Не за «спасибо», конечно, оплачивала какие-нибудь его долги.
Но теперь… Теперь она уже не Роберта боялась — со страхом ждала свадьбы Джейн. Ведь когда придется обратиться к церковным записям, девушка обо всем узнает.
Какими глазами посмотрит она на нее? Примет ли во внимание все, что сделала для нее? То, что любит ее и была настоящей матерью? Простит ли ей обман, не прорастет ли в ее душе горькое зерно отчужденности?.. Это было бы для Кэтрин тяжелым ударом…