Джейн потушила свет в спальне и затихла.
В конце концов, она, Кэтрин Томсон, станет скоро очень одинокой в своем доме. Вильяма нет. Джейн выйдет замуж и будет иметь свою семью, свои хлопоты. Роберт давно отдалился. Выходит, самый близкий родной человек ей — сестра Таисия.
У Кэтрин промелькнула новая мысль: а что, если забрать с собой в Англию ее? Это вполне возможно. Ведь для воссоединения семей никто не чинит препятствий. Но Бориса Сергеевича она не сможет забрать — это ей не под силу. Впрочем, тот и сам не поехал бы, даже и за Таисией, — чересчур прямолинейный, привык к здешней жизни, хотя она его и не очень балует. Да он и не будет для сестры помехой — Таисия сказала, что брак у них не официальный, живут на веру.
А вот Андрей…
Что Андрей?
Мыслями она все время возвращается к нему! Сколько ей теперь осталось той жизни и сможет ли она найти потерянное? Конечно, если бы не Джейн и Роберт, ей было бы проще все решить. Джейн — это дочь Томсона, часть его… Но и частица ее — она отдала ей лучшие годы… Но захочет ли сам Андрей? Ведь она ему теперь чужая, совсем чужая…
Миссис Томсон всматривалась в чуть очерченное в ночных сумерках, подсвеченное далеким уличным фонарем большое прямоугольное окно. За ним ничего не вырисовывалось. Закрыла глаза, сон наплывал на нее волнами морского прибоя сильнее и сильнее, и она устала с ним бороться. Не было сил подняться из мягкого кресла, она откинула голову на высокую спинку, а затем отдалась волне, которая понесла ее в открытое море, в пучину сна…
7
— Я не знаю, для чего ты сюда вообще ехала! — сердито сказала Джейн, гася сигарету. — При твоем здоровье эти волнения тебя погубят.
— Ах, ты не понимаешь, Джейн… Как жаль, что нет у тебя сестры. Но есть брат, и ты его любишь… Я в большом долгу перед Таисией. И, если хочешь знать, перед собой тоже… Ведь могла найти ее раньше, не через тридцать лет. Правда, в этом деле отец наш приложил руки. Он был своеобразным человеком и не разрешал мне поехать в Советский Союз. Не знаю, или боялся, что я останусь тут, или, возможно, не хотел, чтобы волновалась, узнав о судьбе родных, а какая ждала их судьба во время оккупации, он хорошо понимал. Так или иначе, но при его жизни мне поехать не удалось. А когда господь позвал его к себе, я не могла надолго бросить мастерскую… После войны писала сюда письма и не получала ответа… Как теперь узнала, наша мама, выгнанная немцами из родного дома, где-то погибла. Это большое горе, и сердце мое разрывается от жалости…
Джейн подумала, что мать не все рассказывает. Ей не верилось, что родственные чувства могут вспыхнуть так внезапно, если они молчали столько лет. Подозревала: в том, что мать за короткое время пребывания на родине так изменилась, есть какие-то скрытые причины.
— Это слишком сентиментально, — пренебрежительно сказала она, упав на диван и положив голову на спинку. — Я не узнаю тебя, мама, ты всегда была деловой и рациональной.
— Ах, Джейн, Джейн… — Кэтрин поднялась из кресла, подошла к дочке и погладила ее по голове. — Это что-то другое, совсем другое. Я сама не думала, что эта встреча так меня потрясет.
— Теперь ясно, почему ты здесь заболела и вызвала меня. Для твоего сердца даже радости, если они внезапные, не очень полезны…
— Я не потому заболела.
— Ладно, ладно, — снисходительно улыбнулась Джейн. — Ведь я приехала. Теперь, слава богу, ты уже увиделась с сестрой и можно возвращаться домой. Генри пишет, что очень тоскует, что нужно готовиться к помолвке. Я обещала, что скоро буду с тобой дома.
Миссис Томсон, слегка кивая в такт словам дочери, подсела к ней.
— Нам нужно посоветоваться, доченька, об одном деле. Только не думай ничего плохого. Я не хочу обидеть вас, своих детей, — ни тебя, ни Роберта… У нас и правда небольшие доходы. Поэтому и советуюсь сейчас с тобой…
— Извини, мама, но, откровенно говоря, меня не очень тешит эта родня… И почему это ты так кошелек перед Таисией раскрываешь? Сама говоришь — мы не такие богатые…
— Но это же моя сестра. Я должна была бы привезти ей какой-нибудь подарок. Я ничего не купила, ибо не знала, найду ли ее… А теперь, когда нашла, хочется подарить что-то хорошее…
— Это в тебе вспыхнула твоя славянская натура: и душа, и кошелек настежь… Атавизм, мамуся.
— Славянская или не славянская, — уже рассердилась Кэтрин, — что ты в этом понимаешь?! Между прочим, что я такое Таисии купила? Шапку и рукавички!.. — И она отвернулась от дочери, давая понять, что разговор на эту тему закончен. — Ты жестокая! — На глазах у миссис Томсон выступили слезы.
— Я не жестокая, а справедливая! — Джейн стремительно вскочила с дивана, взяла со столика свою сумочку. — И лучше открыто высказывать свои мысли, нежели таить в себе… Мы собираемся на выставку. Ты не поедешь с нами?
— Кто это «мы»? — вытирая слезы, спросила Кэтрин.
— Ребята и девушки из Портсмута и Брайтона. Этот рыжий Фрэнк и его друзья. Они завтра уезжают дальше, в Ленинград.
— Нет, — сказала миссис Томсон, — я не поеду… Выходит, ты против того, чтобы я хотя бы немножко помогла твоей тетке?..
Джейн сердито повела плечами:
— В конце концов, это твои деньги и твое дело. И я тебе не советчик…
Она постояла посреди комнаты еще несколько секунд — вспоминала, не забыла ли что-нибудь нужное, — и, повернувшись, пошла к двери. Уже открыв ее, вернулась, поцеловала мать в щеку:
— Не волнуйся. Главное, береги здоровье… — Помахала рукой и скрылась за дверью.
* * *
Таисия Григорьевна вместе с Кэтрин вышла на крылечко дачи. Обвела взглядом кусты крыжовника, сарай, на стену которого опирался поваленный забор, старые сливы, кроны их тонули в потемневшем небе. Бориса нигде не было. Поняла: муж ушел, чтобы не прощаться с Кэтрин. Ей стало неудобно перед ней, и она громко крикнула в глубь двора:
— Борис!
Никакого ответа. Только ветер, казалось, сильней зашумел на пустом дворе, в сливах.
— Боря! — позвала еще раз и, не ожидая ответа, повернулась к сестре: — Ну и человек! Уже куда-то смылся!
Миссис Томсон невозмутимо молчала. Подумала, что Таисии и в этом не посчастливилось. Муж попался с норовом. Но ничего не сказала.
Сестры спустились с крылечка. Вышли на дачный проселок. Кэтрин несла букет цветов, который Таисия нарвала по дороге к калитке.
Бориса Сергеевича и на улице не было.
— Куда он мог запропаститься? — удивленно пожала плечами Таисия, хотя уже догадалась, что муж поплелся к ларьку.
Женщины пошли бережком, заросшим кустами лозы, за которыми был узенький дачный пляж и причал для катеров. На пляже миссис Томсон отыскала дочку, и они направились к речному трамваю.
Таисия Григорьевна долго, пока не исчез катер в сумерках, махала ему вслед рукой.
…Борис ждал ее на даче. Она не ошиблась. Он ходил в ларек и принес «Бiле мiцне». Ожидая ее, разлил вино в стаканы и, кажется, успел уже выпить.
— Боренька, куда ты исчез? — ласково спросила Таисия Григорьевна. — Так неудобно было перед сестрой Катрусей.
Он нахмурил косматые, седые, торчавшие во все стороны брови, сердито сверкнул глазами.
— Не Катруся, а Кэт. По-немецки — кошка! И не сестра! Она давно тебе чужая, эта миссис Томсон… Пани Томсон… Скажите пожалуйста — пани из голой деревни…
— Ну, чего ты действительно, Боренька, — мягко произнесла Таисия Григорьевна, беря стакан. — Ведь родная сестра! Пойми, родная…
— Которая объявилась только через тридцать лет!
— И все-таки родная. А как мы ее принимаем?..
— Она же этого не пьет… — покосился он на свой стакан. — Чем же ее угощать?
— Стыд, да и только. И живем с тобой на смех людям. Джейн и заходить не хочет.
— По-моему, я живу лучше, чем эта миссис. Плевать я хотел на ее деньги!.. А ну покажи, — вдруг кивнул он на ее руку, — что там у тебя?
Вздохнув, Таисия Григорьевна подняла из-под стола руку и молча сняла с пальца красивый перстень с камнем. Борис Сергеевич положил его на свою ладонь.