Коваль признавал существование случайностей, которые являются результатом объективного стечения обстоятельств. Но поскольку такое совпадение случается редко и не может быть своевременно предвиденным, его считают незакономерным и не принимают во внимание.
Черт возьми, кажется, в своем розыске он возвращается к исходной точке! Кому же предназначалась отрава, если не хозяину дачи? Ее пустили в ход в тот вечер, когда Томсоны и врач Найда были в гостях у Залищуков. Если не Борису Сергеевичу, то кому же из четырех присутствующих? Таисии?.. Абсурд! Врачу Найде?.. А кому Найда мешает? Он не связан ни с кем из участников… А может, Кэтрин не все рассказала о нем, может, за доктором есть какие-то грешки и он боялся, что женщина разболтает?.. Выходит, удар был направлен им на Кэтрин, на бывшую свою любовь?..
Что-то протестовало в душе Коваля против такого завершения светлой юношеской любви, которая претерпела не менее тяжкие удары судьбы, чем любовь Ромео и Джульетты.
А кому нужна была смерть Джейн? И не по ошибке ли она выпила отраву? Нет, чепуха! Другое дело — мать Джейн. Даже у Бориса Сергеевича могли быть серьезные претензии к Кэтрин, ведь она собиралась забрать от него Таисию в Англию.
И в самом деле все перепуталось. Он действительно возвратился к исходной точке, и все труды и его, и лейтенанта, который сидит сейчас перед ним потупившись, и исследования экспертов — все идет прахом.
А что все-таки делать с этим Струцем? Вчера ночью он подумал, что, возможно, вся эта история с лейтенантом вымысел Джейн. Потому она и сказала: «Мы с мамой не будем поднимать шум… А вы за это помогите мне завтра же вылететь к жениху…»
Шантаж? Очень похоже. Но слезы, истерика, порванная юбка? И почему не захотела поехать на медицинский осмотр? Выкручивалась как только могла.
Разговор со стрелочницей подкреплял сомнения в отношении рассказа Джейн. Уже и на нее падало какое-то подозрение…
Вполне возможно, что это была только имитация попытки самоубийства. Спектакль, который Джейн талантливо сыграла для единственного зрителя — стрелочницы. И плакала в тот момент по какой-то другой причине: при малейшей неудаче женщины могут горько обливаться слезами, что является естественным проявлением обычной женской слабости. Да и бросилась она на рельсы так, чтобы остались шансы на спасение.
Эксперимент, который провел Коваль, свидетельствовал, что и он, не такой уж и быстроногий, успел бы убежать от электрички. По подсчетам подполковника, электричка, даже не притормаживая, наехала бы на Джейн не раньше чем через минуту после того, как появилась из-за поворота. За это время Джейн могла бы спокойно встать с рельсов и уйти. И стрелочнице она поддалась лишь тогда, когда почувствовала, что электричка близко и вырываться ни к чему.
Конечно, до сих пор и на Джейн могло падать подозрение в отравлении Залищука. Но внезапное отравление ее самой вроде бы снимало подозрение и снова перепутывало все карты.
Так что же у Джейн? Самоубийство? Ни в коем случае! Ни один спасенный самоубийца не повторит попытки покончить с собой. Ладно, находясь теперь в больнице, она пройдет полный медицинский осмотр, и все прояснится.
Лейтенант Струць наконец поднял голову:
— Ничего особенного у нас не произошло. Гуляли в парке потом забрели в лес.
— В каком настроении была Джейн?
— В хорошем. Она бегала между деревьев, рвала цветы на полянах. Я пытался разговаривать с ней по-английски, хотя это вызывало у нее смех, расспрашивал названия цветов.
— В котором часу вы встретились?
— В пять вечера возле метро «Крещатик».
— А когда распрощались?
— Где-то в половине восьмого.
— Вы проводили ее до гостиницы?
— Она попросила меня оставить ее одну.
— Почему?
Лейтенант замялся. Коваль понял, что попал в точку.
— Я не придал этому значения, — понуро сказал Струць. — Она заявила, что хочет побыть одна. Тогда я сел в автобус и поехал.
— И вы оставили ее? Это не по-джентльменски, лейтенант, — язвительно заметил Коваль. — Вы ее привезли в лес и должны были доставить домой… Кто-кто, а вы знаете, как опасно бросать под вечер в лесу девушку одну-одинешеньку. Так что у вас произошло?
— Она не захотела, чтобы я ее проводил…
— Почему не захотела?.. Неужели мне из вас, лейтенант, нужно вытягивать правду, словно из какого-нибудь подследственного…
— Я не подследственный, — возмутился Струць. — Если хотите, то Джейн не осталась в лесу.
— О-ля-ля! — Коваль прошелся по кабинету. — Значит, не осталась?
— Нет. Она сказала: «Мне не нужен конвоир».
— То бежала на свидания с вами, а то вдруг не захотела. Странно. Не догадываетесь, почему?
— Понятия не имею…
— Вы, конечно, были в гражданском?
— Да… Но, товарищ подполковник, Джейн не осталась в лесу. Я видел, как она шла на электричку.
— И видели, как села в вагон?
Струць на секунду задумался.
— Нет, — сказал после паузы, уже поняв свою ошибку, — видел только, как вышла на платформу. Мой автобус двинулся раньше, нежели прибыла электричка.
— Эх, лейтенант, — покачал головой Коваль. — Это самое маленькое, что вы должны были сделать.
У него снова промелькнула мысль, что, возможно, Джейн обидел не лейтенант, а кто-то другой, но она теперь хочет использовать эту свою беду для шантажа.
— Вспомните точнее, когда вы распрощались.
— Приблизительно в половине восьмого, самое позднее — без двадцати… Это можно уточнить по расписанию электричек.
Остановившись напротив лейтенанта, Коваль согласно кивнул.
«С полвосьмого до начала десятого, когда пыталась броситься под поезд, чем она занималась? Где была эти полтора часа? С кем?»
— А теперь докладывайте подробно о вашем разговоре. Только не о цветочках.
— Ну, говорила об Англии, об их обычаях, о своей поездке в Венецию и Рим. Потом я сам составлял английские фразы, большей частью такие, какие встречаются в учебниках и разговорниках…
— Об отравлении Залищука ничего не спрашивала? Своих соображений не высказывала?
— Единственное, чего все время добивалась: когда сможет вернуться домой. Во всем обвиняла Крапивцева… Я, правда, ей сказал, что вина его не доказана и что теперь возникает новая версия. — Струць опустил слова «у меня», что в данной ситуации было самым главным. — Тогда она словно взбесилась.
— То есть как?
— А так… — неопределенно ответил Струць. — Ну, начала дуреть, смеяться…
— Шутить?
— Нечто похожее…
«Шутить! Очутился бы этот старый ворчун на моем месте! Но, в конце концов, это не имеет существенного значения для дела».
— Ну, а дальше?
Лейтенант пожал плечами:
— Это и все. Дальше вы знаете… Попросила оставить ее.
Коваль сел за стол, повернулся к окну.
Тени во дворе становились все короче, время летит, а у него сегодня еще миллион дел, и все неотложные: нужно ехать к экспертам, — возможно, уже установлен химический состав яда, который приняла девушка; потом — больница, непременно надо поговорить с Джейн до появления Тищенко, ему тоже сообщено об отравлении англичанки, и он обязательно приедет в больницу. Джейн расскажет ему о происшествии в лесу, и следователь вцепится в молодого лейтенанта, хотя вина того еще не доказана.
Если бы у Коваля не появились сомнения в правдивости слов Джейн, он не так разговаривал бы с этим парнем. Немедленно поставил бы вопрос о привлечении его к уголовной ответственности.
С горечью подумал, сколько еще таких случаев, когда девушка, чтобы избежать осуждения родителей и будущего мужа, сваливает всю вину на парня, не считаясь с тем, как дорого он заплатит за оговор. Как скрупулезно нужно изучать эти дела, чтобы не сломать жизнь невиновному молодому человеку!..
Но пока что, хотя и очень нужен помощник, он отстранит лейтенанта от работы над этим делом. Отстранит так, чтобы Струць ни о чем не догадался. Тяжелейший грех — обидеть честного человека. Поэтому нужно спешить в больницу, пока Джейн не встретилась с Тищенко.