- А что же ты оставишь сыну?
- Роб более или менее обеспечен. Он учился в Кембридже и имеет хорошую работу в каком-то военном заведении. Сейчас его специальность химия - в цене. После моей смерти получит кое-какие наши с Вильямом сбережения. А пока что пусть немного еще подождет... - Кэтрин засмеялась. - Он, правда, сердится, что я отдаю мастерскую не ему, а Джейн. Но он ее быстро промотал бы со своими друзьями. - Миссис Томсон подошла к сестре, сидевшей на кровати, стала гладить ее по спине. - Не переживай, Тася. В конце концов, проживешь и без этой дачи... А хочешь, поехали ко мне?.. Тебя здесь больше ничего не держит. А там бы немного пришла в себя.
- Как не держит? - повернула голову к сестре Таисия Григорьевна. - А могила Бориса? - У нее сошлись над переносицей брови и углубились морщины на лбу. Она думала о чем-то своем. - А как же с театром?.. Я встретила подругу из хора, она говорила с новым режиссером, и тот пообещал устроить меня в областной. Я пошла бы даже статисткой...
- Это все мечты, Тася. Как жить одной?
- А что на это скажет Джейн и твой сын?
Напоминание о детях протрезвило Кэтрин. Конечно, о таком сначала нужно посоветоваться с ними. Хотя бы с Джейн, которая здесь. Думая о детях, миссис Томсон наперед догадывалась, какой будет их ответ. Мысленно представила, как происходил бы такой разговор, например, с Джейн:
"Джейн, я пригласила тетю Тасю к нам в гости. - Миссис Томсон будто увидела, как поползли вверх тонкие брови дочери. - У нас она немного придет в себя, забудет свое горе. Новая обстановка, новые люди..."
Джейн молчит.
"И надолго?" - наконец спрашивает.
"Нет, нет", - уверяет она дочь.
"А что скажет Роб? - новый вопрос Джейн. - А все наши друзья и знакомые? А не поднимут ли нас на смех?"
Дочь поступает нечестно, это запрещенный удар: Джейн намекает на то, что когда-то и саму Кэтрин не хотели принять в свое общество приятели семьи Томсонов. А теперь, когда она привезет с собой сестру... Кэтрин сердится на Джейн за намек, но он все же производит на нее впечатление.
"Но ведь у тети Таси такое горе, она очень одинока, к тому же ей не на что жить! Сама видишь... Я думаю, что для нас лишний бифштекс на столе не такие уж и расходы".
"Ах, вот оно что! - вскрикивает Джейн. - Так ты прямо сказала бы, что хочешь ее совсем забрать, а приглашение в гости - только предлог. Интересно, где же она будет жить?"
"Если бы и в самом деле мы ее забрали, то со мной, конечно. Ведь после свадьбы ты переедешь к Генри, и твоя комната освободится?"
"А что скажет Роб? Ты с ним совсем не считаешься?"
"Если бы ты согласилась, то вдвоем мы бы его убедили".
"Да? - она видит, как Джейн оттопыривает губу; такая гримаса у нее появляется всегда, когда речь заходит о брате. - Ты думаешь, он будет разговаривать с нами на эту тему?.. - И, словно угадывая ее мысли, добавляет: - А того мужчину, друга своего детства, ты, случайно, не собираешься пригласить?.. Он, кажется, тоже одинокий..."
Этим вопросом Джейн переступает всякие границы, и миссис Томсон прекращает разговор. Хотя эта беседа с Джейн состоялась лишь в мыслях, у нее болезненно сжалось сердце. Она уже поняла, что поступила сейчас неосторожно, приглашая сестру, и обрадовалась, что та не проявила большого восторга.
А с Джейн, подумала она, происходит что-то непонятное. Здесь она стала просто невыносимой. Нервничает, что задержалась, и Генри торопит ее, это верно... Но, может, что-то еще угнетает ее душу?
- Возможно, ты права, Тася, - осторожно начала отступать миссис Томсон. - Дома и стены помогают, а на чужбине... Это я на собственной шкуре испытала... Да и разрешат ли тебе выехать с родины... Но во всяком случае, - добавила она пылко, - погостить ты приедешь! Хотя бы на какой-то месяц...
2
Дмитрий Иванович Коваль бродил рано утром по Русановским садам. Разгуливал по глухим переулкам, словно какой-нибудь пенсионер. То вдоль одной линии домиков не спеша пройдет, то вдоль другой. А то и на дорогу, ведущую в город, выйдет. Сядет на лавочку под чьим-нибудь забором, дышит свежим воздухом, запоминая все, что видят глаза: вот проехали белые "Жигули" с приделанной на кузове решеткой для багажа, на ней корзины с овощами и фруктами; а вон женщины понесли в ведрах гладиолусы, розы, аккуратно укрытые влажной марлей; к остановке автобуса, который доезжает почти до садов, тянутся служащие, летом они живут на дачах и встают на час раньше, чем в городе, чтобы успеть на работу.
Давно, когда еще начинал свою милицейскую службу младшим инспектором, Дмитрий Иванович привык толкаться на месте преступления. Побродит среди людей - глядишь, и пополнятся его знания о происшедшем новыми деталями, которые иногда оказываются очень существенными. Или спрячется где-то поблизости, когда вокруг еще никого нет, и в уединении, не торопясь, старается зримо представить картину преступления, чтобы стояла перед ним как нарисованная.
Сегодня к десяти часам утра он вызвал повестками в райотдел сына Бориса Сергеевича Залищука, Олеся, и врача-отоларинголога Андрея Гавриловича Найду. До беседы с ними решил еще раз побродить около дачи Залищука.
Здесь, в тихих с утра переулочках, мог и представить как следует картину преступления и, дыша воздухом событий, понять тайные страсти людей, окружавших Бориса Сергеевича.
Подполковнику повезло. Вдруг увидел своего недавнего товарища по кружке пива. Петр Емельянович в неизменных белых брюках и старенькой застиранной тенниске шагал по дороге.
Коваль усмехнулся, разглядывая его разбитые босоножки и плохонькую одежду: "Кажется, и "Мефистофель" терпит "инфляцию", которую он усматривает у всех и во всем".
"Мефистофель" шел к автобусной остановке, но не спешил, с выражением философской задумчивости рассматривал все вокруг как человек, у которого впереди вечность.
Коваль поднялся навстречу.