— Не спеши. После... — он запинается, — после процедуры твоему телу нужно восстановиться, да и, вероятно, ты голос сорвала. Я должен перевести тебя в другую комнату. Давай, помогу подняться.
Он кладёт одну руку мне под спину, другой хватается за плечо, очень осторожно и нежно, я чувствую и понимаю это, но всё равно раздражённо хочу отдёрнуться, однако получается лишь слабое непонятное движение. Дмитрий даже не обращает на него внимания, хотя я уверена, он не мог не заметить. Его ладони широкие и тёплые, я улавливаю от него лёгкий запах мыла или чего-то подобного. Не понимаю, почему я замечаю столько разных мелочей. У него серьга в ухе, которой раньше, кажется, не было, или же я просто её не видела? А ещё у него странный цвет обуви, какой-то серо-зелёный. Противный.
— Ботинки— дрянь, — хриплю я, и Дмитрий на мгновение столбенеет. Это явно не то, что он ожидал от меня услышать. Хотя ожидал ли он услышать что-либо в принципе? Он усмехается:
— Знаю. Подарок отца, ношу только ради него.
Дмитрий помогает мне сесть, и я невольно испытываю чувство благодарности за то, что он продолжает меня держать. Голова слегка кружится, а к горлу подступает тошнота. Не уверена, что смогу сейчас и шаг сделать. Он улавливает моё состояние и предлагает:
— Немного посиди, может, станет легче. Не торопись, — его заботливый тон злит меня, но сил, чтобы показать это, нет совсем.
— Когда она... Когда меня... — не могу произнести вслух.
— Завтра ночью, — его голос дрогнул. Как странно! — Алиса, мне, правда, жаль!
— Да ну? Недавно ты так не считал, — как же больно говорить! Горло словно режут перочинными ножами.
— Лис, я... Я думаю, что ты сотворила ужасную ошибку и не понимаю тебя. Но... но такого вердикта не предполагал. Тебе даже нет двадцати трёх, такое наказание немыслимо! Я не ожидал, правда, Лис. Будь моё право решать, я бы не поступил таким образом. Мне очень жаль!
–Думаешь, твоё сочувствие мне чем-то поможет? — огрызнулась я. — Да пошёл ты со своей жалостью!
Я вырвала руку, но покачнулась, и Дмитрию снова пришлось ухватить меня. Сил нет совсем, словно всю мою энергию выкачали из тела, из души даже. В груди нарастала боль, и я, наконец, решилась посмотреть на левое запястье. Три пунктирных линии, окрашенных несколькими каплями крови, ещё не переставшей сочиться из раны. Так уходит моя жизнь, капля за каплей, она покидает меня. Моё тело нервно затрясло, а я как загипнотизированная продолжала смотреть на эту метку.
— Лис... — не говори со мной! Я тебя ненавижу, ненавижу вас всех! — Алиса, прости...
И тут моя боль вырвалась наружу вместе с потоками слёз. Я даже не заметила, как оказалась на плече Дмитрия, и как он робко приобнял меня. Он гладил меня по волосам, но ничего не говорил, за что я снова ощутила к нему благодарность. В моём случае всё было кончено, и лживые слова о том, что всё наладится, были уже ни к чему.
— Ты хочешь попросить что-нибудь? — вдруг произнёс он. Я отстранилась и задумалась лишь на мгновение:
— Да. Сэм и ша ничего не знали. Удостоверься, что с ними всё будет в порядке.
— Хорошо.
— И могу я с ними попрощаться? С Бетти ещё и... с Троем?
— Думаю, можно устроить. Встречи вроде как не запрещены.
— Спасибо! — я попыталась выдавить из себя улыбку.
— Здесь не за что благодарить. Но Лис, ты уверена, что хочешь увидеться с Троем?
— Да, уверена.
— Только постарайся понять его.
— Не надо. Сама разберусь.
— Конечно! — он усмехнулся. — Пора идти.
Я аккуратно встала, Дмитрий поддерживал меня. Но всего через несколько шагов я повалилась, едва сохраняя себя в сознании. Он вздохнул и подхватил меня на руки. А дальше — светлые коридоры, голоса, шаги и снова забытьё.
Глава 11
Ненавижу приходить в сознание. Обморок — это словно издёвка над твоей памятью, твоими чувствами. В первые секунды кажется, будто ты просыпаешься от долгого кошмарного сна, и, стоит открыть глаза, как снова окажешься в своей маленькой комнатке в родном доме. Но потом... Потом реальность окружает тебя, и ты многое готов отдать за то, чтобы вновь уйти в темноту. Там хотя бы нет боли. Там нет ничего.
Я нахожусь в небольшом помещении, стены которого фосфоресцируют ровным белым цветом, а воздух пропитан вонью каких-то лекарств. От одного вида на всё это меня начинает мутить. Здесь есть раковина и толчок, подобие кровати, на которую я умудрилась сесть и больше ничего, кроме гудящих лампочек. Дверь, скорее всего, заперта, даже не буду пробовать. Какой смысл? Убежать мне в любом случае не удастся, да и в Городе прятаться не получится. Одна дорога — в Пустошь, но мне и так туда любезно подарили билет в один конец. Интересно, если бы я солгала, сказав, что изгнанник сам залез в мой дом в ту ночь, они вынесли бы другое решение? Сильно сомневаюсь. Очевидно, что Бэн прожил в доме несколько дней, а для этого у них нет оправдания. И о чём я только думала? Как вообще допустила подобное? Мои мысли прервал резкий щелчок в двери (знала же, что заперто), и в комнату вошла молодая женщина с подносом. Он поставила его прямо на кровать и бесцеремонно склонилась надо мной.