Не люблю надолго задерживаться в квартире Агнии после ее ухода. Сразу лезут в голову дебильные мысли. Например, не водит ли она сюда другого талантливого протеже в свободные от наших встреч дни. Точнее ночи. Днем Агния с потрохами принадлежит своему агентству, на раскрутку которого потратила лучшие годы своей жизни. Это еще неприятнее, чем гадать о том, в какие ночи она трахается с мужем. Я давно научился не питать иллюзий на чужой счет. Во многом благодаря Даниловой. Она до основания раскачала вбитые мне с детства нравственные установки, превратив в законченного циника, благополучно забившего на моральные нормы. Иначе я бы просто не вывез то, что происходит в моей жизни сейчас.
— Ты никогда не рассказывал, что у тебя такая большая семья.
— Про Вику ты знаешь, — сунув в рот сигарету, щелкаю зажигалкой.
— Но у тебя есть еще тринадцать братьев и сестер, — стук каблуков медленно приближается, а я непроизвольно раздражаюсь. Зачем она лезет на мою личную территорию, при этом упорно не пуская меня в свою?
— Пятнадцать детей непросто воспитать, но мои родители справились.
— Не просто справились, — остановившись, восклицает Агния. Ее взгляд прожигает мой затылок, пока я пускаю кольцами дым в открытое окно. — Я погуглила статьи, и, честно говоря, в легком в шоке. Твоя мать получила орден родительской славы, когда у нас только закрутилось. Это же повод для гордости. Почему ты ничего мне не сказал?
— Ну вот, теперь ты в курсе, что я вырос в показательно благополучной семье.
— Все не так радужно, как пишет пресса? — деликатно уточняет она, озадаченная моей реакцией.
— Все еще лучше. Не без, сложностей, конечно. Но это мелочи, небольшие шероховатости, которые случаются в каждой семье, — развеиваю ее сомнения. — У меня лучшие родители на планете. Это чистая правда.
— Это невероятно, Максим, — растроганно произносит Агния, положив ладошку на мое плечо. — То, что они сделали для чужих детей.
— Для них мы были своими, — резко отвечаю я, бросая недокуренную сигарету в треснутую вазу. — Они дали нам столько любви, заботы, поддержки и внимания, какой не получают единственные дети в семье.
— Ты прав, — с горечью выдыхает она.
Ее рука безвольно соскальзывает вниз. Развернувшись, я зарываюсь пальцами в густые шелковистые волосы, и сталкивая нас лбами, смотрю в затуманенные болью глаза.
— Перестань себя винить. Ты его этим не вернешь, — отчетливо проговариваю я.
— Не смей… — она резко отстраняется, толкая меня в грудь. — Никогда! Понял меня? — срывающийся голос переходит в яростное шипение, в глазах плещется гнев.
Я ожидал подобную реакцию, но, блядь, сколько можно молчать. Мы три года делим с ней постель, и мне до чертиков опостылела роль бессловесного любовника. Не могу я равнодушно смотреть, как она сжирает себя заживо надуманным чувством вины.
— Не ты посадила шестнадцатилетнего сына на тот проклятый байк. Черт, даже не ты его купила. Если тебе так необходимо кого-то обвинить, то…
— Заткнись, — хлесткая пощечина обжигает мое лицо.
Стиснув зубы, я замолкаю. Какое-то время мы молчим, испепеляя друг друга тяжелыми взглядами. Напряжение между нами сгущается, становясь невыносимым. Густым и осязаемым. Словно сотни электрических разрядов взрываются в воздухе. Агния сдается первой. Шумно втянув воздух, тянется к моей пылающей щеке и виновато проводит по ней костяшками дрожащих пальцев.
— Прости, я не должна была…
— Не должна, — качаю головой и отвожу ее руку в сторону. — Тебе пора. Муж скоро проснется, а завтрак еще не готов.
— Матвей сегодня не ночует дома, — бесцветным тоном отвечает она. — У меня важная встреча через час, иначе я бы осталась и приготовила завтрак тебе. Еще раз прости, Максим, — она убегает прежде, чем я успеваю ее остановить.
Прежде, чем сам осознаю, что действительно хочу ее остановить.
— Блядь, — с досадой рявкаю я, когда хлопает входная дверь, и со всей дури луплю кулаком в стену.
— Явился, — фыркает Викки, моя бесячая близняшка, когда через час я заваливаюсь в наш таунхаус в закрытом коттеджном поселке. — Ты хотя бы иногда дома появляйся, а то я скоро забуду, как ты выглядишь.
— В смысле? Я вчера целый день тут торчал.
— Ага, — кивает сестра. — Не выходя из своей комнаты, а до этого две недели в Лондоне прохлаждался. Я, может быть, соскучилась!