— Продолжайте.
— Они пришли к выводу, что я им подхожу — и я решил подыграть, поначалу больше из любопытства. А затем обнаружил вдруг, что зашел слишком далеко и обратной дороги нет, — Гамильтон сделал паузу.
— Да?
— Я примкнул к ним. Мне показалось, что это будет полезнее для здоровья. Не уверен, но подозреваю, что прожил бы не слишком долго, если бы не присягнул на верность идее. Они играют всерьез, Клод. — Феликс вновь сделал паузу, потом продолжил: — Помните ту заварушку, которая нас познакомила?
— В ресторане? Разумеется.
— Доказательств у меня нет, но объяснить ее можно, только допустив, что охотились не за мной, а за вами. Вы — один из тех, кого им нужно убрать, чтобы осуществить свои планы.
— И что же это за планы?
— Детали мне не известны… пока. Но суть в том, что они против существующей генетической политики. И против демократических свобод. Они хотят создать то, что именуют «научным» государством, руководить которым должны «прирожденные» лидеры. Сами они считают этими «прирожденными лидерами» себя. И питают глубокое отвращение к синтетистам вашего типа, поддерживающим современное «отсталое» государство. Придя к власти, они намерены удариться в широкие биологические эксперименты. Общество, по их словам, должно стать единым организмом, отдельные части которого будут специализироваться на выполнении различных специальных функций. Настоящие люди, супермены — то есть они сами, — будут находиться наверху, а все остальное население — конструироваться их генетиками по мере необходимости.
— Все это выглядит на удивление знакомым, — невесело усмехнулся Мордан.
— Понимаю, что вы имеете в виду. Империя Великих Ханов. Но на это у них готов ответ: Ханы были дураки и не знали, что и как делать. А эти мальчики знают. Их идеи на сто процентов отечественного производства, и любые аллюзии, связывающие их намерения и политику Ханов — всего лишь результат вашего недомыслия.
— Так…
Наступило долгое молчание. Наконец Гамильтон потерял терпение.
— Ну?
— Зачем вы мне все это рассказали, Феликс?
— Как зачем? Чтобы вы могли что-то предпринять.
— Но почему вы хотите, чтобы мы приняли какие-то меры? Подумайте… пожалуйста. В тот раз вы заявили мне, что жизнь — такая, как она есть — ценности в ваших глазах не представляет. Пойдя с этими людьми, вы сможете изменить ее так, как вам заблагорассудится. Можете полностью пересотворить по собственному разумению.
— Хм! Мне придется столкнуться с оппозицией — у них есть на этот счет свои планы.
— Вы можете их изменить. Я знаю вас, Феликс. Можно заранее утверждать, что стоит вам только захотеть — и вы займете лидирующее положение в любой группе. Пусть не в первые же десять минут, но — по прошествии времени. Вы и сами наверняка это понимаете. Так почему же вы не ухватились за представившуюся возможность?
— С чего вы взяли, что я на такое способен?
— Ну, Феликс!..
— Ладно, ладно. Предположим, я и впрямь смог бы. Но я этого не сделал. И не сделаю. Назовите это патриотизмом, если хотите. Или как угодно иначе.
— В сущности, все дело в том, что в глубине души вы одобряете современную культуру. Разве не так?
— Может быть. До некоторой степени. Я никогда не утверждал, что осуждаю способ управления нашим обществом. Я только сказал, что не вижу смысла вообще ни в каком образе жизни — в конечных и абсолютных терминах. — Гамильтон ощутил некоторое замешательство. На эту встречу он явился, чувствуя себя этаким романтическим героем и ожидая, что за разоблачение шайки злодеев его благодарно похлопают по плечу. Мордана же его новости ни в коей мере не волновали — он настаивал на обсуждении чисто философских материй. Феликса это сбивало с толку. — В любом случае я не хочу видеть этих самодовольных молодых подонков у кормила власти. Я не желаю видеть, как они примутся строить Утопию.
— Я понял. Вы хотите сказать мне что-нибудь еще?.. Ну что ж, в таком случае… — Мордан привстал, как бы собираясь уходить.
— Подождите же!
— Да?
— Послушайте, я… Дело в том, что раз уж я оказался в их шайке… Словом, я могу провести небольшое любительское расследование. Мы могли бы договориться о способе, с помощью которого я докладывал бы вам или кому-нибудь другому.
— Так вот в чем дело! Нет, Феликс, этого я одобрить не могу.
— Почему?
— Слишком опасно для вас.
— Мне это безразлично.
— А мне — нет. С моей профессиональной точки зрения ваша жизнь представляет собой слишком большую ценность.
— Ах это?! Черт возьми, мне казалось, я четко объяснил: нет никаких, ровным счетом никаких шансов, что я соглашусь участвовать в генетической программе.
— Вы действительно объяснили. Но пока вы живы и здоровы, я по долгу службы обязан надеяться, что вы передумаете. И потому я не имею права позволить вам рисковать жизнью.
— Хорошо. Но как вы мажете меня остановить? Принудить меня вы не можете — законы я знаю.
— Нет. Я в самом деле не могу запретить вам рисковать своей драгоценной жизнью. Но ликвидировать опасность — могу. И ликвидирую. Члены «Клуба выживших» будут арестованы — и немедленно.
— Но… Но послушайте, Клод! Если вы предпримете это сейчас, у вас не будет в руках необходимых улик. Гораздо правильнее было бы подождать до тех пор, пока нам не станет известно о них все. Сегодняшний арест одной этой группы может означать, что сотни или тысячи других просто-напросто укроются более тщательно.