Зачем ей приворот, если она любит... зачем ей прощупывание, если она его чувствует... зачем ей угадывание мыслей, если есть простой человеческий такт...
Хотя для неё это и было всегда непросто, вот и казалось какой-то магией: всё, что подчинялось "науке", было более послушным и адекватным, чем то, что относилось к эмоциям.
Она вспомнила, как пришла к председателю на новый год. Конечно же, он работал. Явилась прямо в кабинет, смущённо поглядывала в темнеющее окно: ну езжай же ты, езжай уже домой, тебя же ждут там, ну пожалуйста! Вот тогда она напрягла все свои энергетические ресурсы - лишь бы поселить в нём лёгкое, стремительное новогоднее настроение и вытолкнуть-таки к семье, желательно, поскорее: на следующий день, с учётом того, что сейчас он спит в ночь с тридцатого на тридцать первое и видит её во сне. Её поздравления звучали смущённо, и синий жакетик с орденом она тоже будто зря надела, хотя казалось, что в вечернем платье она будет выглядеть ещё нелепее.
Запомнилось крепкое рукопожатие и товарищеские объятия, Алеся воодушевилась и придала им даже излишнее сакральное значение, подумала, что это опыт инициатический, вот теперь-то она вступит в новый год... Стоп, девчушка, какой там ещё новый год? Недавно же Купалье отмечали.
А ещё был день рождения. Всего один раз пока что. И правильно. Время течёт по-другому, во снах её быстрее, чем в Союзе, вспоминала Алеся, но всё получилось так, как надо.
Стоит отметить, все эти временные несовпадения порой нервировали, но вообще-то наполняли азартом. Без них не было бы приключения.
И вот в один прекрасный вечер Алесю осенило, что у Юрия Владимировича - день рождения. Ничего не подарить - позор, сделать слишком дорогой подарок - ну, тут уж надо сразу совершать сэппуку. Она прибегла к самой банальной и, на её счастье, не самой беспомощной версии: подарить свою картину. Одна из них ей понравилась. Ринулась в "Корону" за рамкой. А рамка, на первый взгляд красивая, - убила всё.
Ничего из имеющихся дома не подходило. Алеся взвыла и со слезами на глазах и чаем под рукой принялась рисовать - новое. Она хорошо знала свой потенциал и хронометраж. К трём у неё будет готовый шедевр. Хорошо ещё, подходящий эскиз нашёлся.
Была заварена уйма аргентинского мате, сожжено много киловатт электричества и потрачено сил. Зато ей - рухнув на кровать не раздеваясь, с уже слипшимися глазами - было не стыдно прийти к нему и протянуть интересно оформленный натюрморт - и выслушать вопросы, и искреннюю, но от удивления неяркую похвалу, и растеряться, додумывая: обнаружится ли её картина в так называемом реальном мире в таком-то году... и куда денется потом... Но главным было: подарила. Более того, понравилось.
Ещё она тогда принесла с собой бутылочку вина "Молоко любимой женщины". Специально заговорила его, чтоб вред по минимуму, налила ему аж две рюмки за всё время, остальное пила (к счастью, не выхлестав всё от волнения) сама.
Потом ещё на восьмое марта было то же. Они тогда очень долго рассуждали о роли и месте женщины. То сходились, то расходились, в итоге она в порыве назвала Андропова "настоящим джентльменом", а он её "настоящей комсомолкой" - оба, в общем, остались довольны.
- Здорово, - с тёплой мечтательностью улыбнулась Влада.
Она ещё не знала, какое себе составить мнение, уж очень всё было непросто - но она была тронута. Причём не только тем, что Стамбровская, такая всегда скрытная, только что поведала, чем жила последние месяцы.
И непохоже было на то, что она сочиняет или утаивает что-то. Влада, мысленно извинившись, воспользовалась её взволнованностью - и деликатно просканировала ауру.
Точно. Горячее, прозрачное трепетание. И главное, что поразило Владу в этом видении - отсутствие какого-либо цвета, но то, что ощущалось, язык не поворачивался назвать "никаким" или "нейтральным". Влада была озадачена и отложила подбор определений до лучших времён.
Но ещё там было уплотнение, сначала напомнившее комок - а оказалось, что это эластичное, но очень плотное силовое поле.
Алеся вдруг резко обернулась к ней: почувствовала касания. Влада, устыдившись, внутренне отпрянула. Действительно, невежливо как-то получилось.
- Знаешь, - так же резко, без перехода, произнесла Стамбровская, - я, может, пожалею о том, что всё это тебе рассказываю.
- Но я же тебе товарищ? - парировала Влада.
- Товарищи разные бывают, - неожиданно сухо отозвалась Алеся. - Но мне просто так хочется верить, что ты поймёшь! - с тоской воскликнула она.
- Послушай, - вздохнула Влада, поглядев сумрачно, - я, наверное, в чём-то неправа была, ну, когда суету разводила, а надо было сразу переговорить, давно, тогда ещё... Но я ведь насчёт капитана дала тебе слово. И министру ничего не сказала.
Она говорила правду.
- Я ценю это. Но тут ведь ещё не всё. Хоть я уже и так тебя уболтала.
- Говори.
- Это важно, я не могу не рассказать.
- Говори!
Алеся помолчала, подняв подбородок и выглядывая что-то над крышами домов. Если недавно казалось, что закат поставили на паузу, то теперь было впечатление, что сумерки как-то очень стремительно сгущаются. The night has fallen - и так далее.
- Я тебе про генерала рассказывала?
- Смотря что.
- Как я вообще с ним... познакомилась, - пожала плечами Алеся. Слово было явно неудачное, но, как говорится, - за неимением лучшего.
- В общих чертах, - кратко ответила Влада.
- Ясно, понятно, - вздохнула Стамбровская. - Ну так слушай.
Началось это в конце второго курса. Сначала - так и хотелось сказать, что успешно хранилось в тайне - но, по уму, и не надо было никакой секретности. То, с чем она столкнулась, просто не набрало силы для прорыва на поверхность. А потом обнаружилось, что так называемая фантазия обретает плотность - и предстаёт "грубо, зримо", и влияет на жизнь, и не просто сиюминутно, а задаёт вектор развития, и вселяет страсть более мощную, чем что-либо в так называемом физическом мире. Все эти парни, толкущиеся в универе, шагающие по улицам, вертящие в руках плееры в общественном транспорте - вот они-то как раз казались картонными. Генерал был настоящим.
Первыми столкнулись с её причудами Арина и Настя.
Алеся преподнесла свои переживания как творческое приключение. Но она всё равно не смогла долго выдерживать и, подшучивая над собой, расшаркиваться за ненормальность.
Арина переварила этот художнический прикол: она ведь сама была барышня "с тараканами". "Не из простых". Подумаешь, у каждого свои заскоки. Настя была не столь подготовлена и происходила из среды не богемной, а медицинской - и она моментально увидела, что здесь есть, отчего забить тревогу. Пока что не с санитарами и не в Новинки, но проблемы существуют, и серьёзные.
Она была честна: сказала, что Алеся может и не соглашаться на исповедь, но той предложение показалось очередным лучом света в тёмном царстве. Она наивно полагала, что психология, кроме чисто научной ценности, призвана сделать человека счастливым. И вот тут-то жестоко ошиблась.
Оказалось, она человек ничтожный и травмированный. Сломанный. Глубоко несчастный. Кроме того, - потрясающее открытие - с ней всё это время неправильно обращались в семье - растоптали. А она тут сидит и грезит о героическом седом генерале и не понимает, насколько покалечена.
Сначала ей тыкнули в нос лопату со смердящими разодранными кишками. Потом ей предлагалась работа над собой. И напоминало это советы школьных подружек сжечь на даче все её книги про наполеоновские войны, а взамен начать красить губы и чикилять на шпильках, читая "женские" романы и по-коровьи пялясь на мальчишек.