Алеся положила ногу на ногу, хотя всё равно была напряжена.
- Может, ещё чаю?
- Да, пожалуй.
Влада развернулась, вильнув широкой домашней юбкой из разномастных полос, и поставила чайник на плиту. Он не успел остыть и вскоре закипел. Влада в это время смела осколки и отправила их в помойное ведро, убрала со стола свечи и привела его в обыкновенный человеческий вид, уставив предметами не такими уж необычными, но тоже по-своему ритуальными в любой дружеской среде: чашками, блюдцами, ложками и розетками с вареньем, мёдом и нарезанной пастилой.
- Так вот, - сказала она, усаживаясь, и отхлебнула терпкий, до красного отсвета заваренный чай. - Зашёл у нас как-то разговор о всякой всячине, и вспомнил Андрей Андреич один случай, который произошёл в годы войны, точнее, даже не случай, историю. Правда, началась она ещё перед войной. Познакомился он тогда с одной девушкой на почве интереса к старинным знаниям. Она была переводчица, полиглот, языков знала немерено, в том числе очень редкие, например, древнепрусский, а ведь он уже к тому времени еле теплился. Правда, выросла она в тех краях, училась в Кёнигсберге. Хотя проживание в какой-то местности автоматически не делает человека ни патриотом, ни... вайделотом. Кровь у неё была как изысканный коктейль, сама она заявляла о земгальском происхождении, звали её Беата, а фамилия была какая-то очень немецкая, правильная - то ли Рунге, то ли Фальке. И язык немецкий она знала в совершенстве, даже писала на нём стихи и песни. Говорят, это и сыграло злую роль в её судьбе, но Андрей Андреич считает по-другому.
Алеся внимательно слушала, не забывая откусывать пастилу и запивать чаем, и пыталась уловить, куда Влада клонит.
- Наверное, интересный человек был, если так запомнилась, а он после стольких лет рассказывать взялся.
- Ещё бы, человек там был такой... - Влада задумалась. - Даже не знаю, подходит ли сюда слово "харизматичный". Оно у нас в основном с ораторами и политиками ассоциируется. А там было какое-то другое чувство, для него, по словам министра, тяжело подобрать определение: но этой девушкой хотелось восхищаться, целовать руки и становиться перед ней на колени, чуть ли не культ личности создать. Это, между прочим, не укрылось от Лидии Дмитриевны, она ему даже пару раз скандал устроила в качестве ноты протеста.
- Странно, что тебе никто ничего не устроил за всё время, - хихикнула Алеся.
- Ой, ты просто не знаешь, был разговор неприятный, в начале моего ученичества, - поморщилась Влада, - но во время него мы просто прояснили намерения, задекларировали лояльность, тыры-пыры... Стресс, конечно, был, но как-то удивительно всё сошло, дипломатично. С профессиональной спецификой, так сказать. Так вот, мы в сторону ушли. Это была личность с мощнейшей энергетикой, можно даже сказать, для обычного человека ненормальной. Появлялось ощущение, что она не "сама по себе мальчик, свой собственный", а за ней что-то стоит: то ли войско несметное, то ли высшие силы... Создавалось впечатление, что она - одно из тех самых орудий, несвободных, но могучих, как святые и пророки. Это не "она говорит", это её устами Некто глаголет, и так далее. И она этим ничуть не задавалась, как и своими знаниями, наоборот, говорила, что иногда это мешает. Вся эта экзальтация, восхищение почти суеверное. Поклонников было много. Но личная жизнь у неё не складывалась: то период проб и ошибок, то затишье, вот они с министром тогда и познакомились, когда она одна была. И всё как-то никак. Правда, со временем она перестала расстраиваться и относилась к этому просто, с улыбкой. Так же, как отказывала назойливым ухажёрам - молча улыбнувшись и покачав головой. И открыто заявляла, что личной жизни ей хватило, три раза уже успела замуж сходить, спасибо, конечно, но ей там не понравилось. Другое дело, профессия, творчество и тайная мудрость. Это и нервы сбережёт, и лишних сил не отнимет - потому что все усилия, которые ты туда вкладываешь, никогда не покажутся тебе лишними. А если человек - не тот, всегда получается, что ты перед ним бисер мечешь и вообще, размениваешься.
- Это уж точно, - кивнула Алеся, незаметно для себя согласившись и сочувствуя похожести.
- Так вот, до войны и в первый её месяц они часто виделись, каждую неделю. В основном, в библиотеке, в специальной секции. И вот Андрей Андреич одну вещь заметил: что энергетика Беаты очень непростая, притягательная, но тяжёлая, тёмная.
- Поразительно.
- Да, - кивнула Влада, - вот такое вот зловещее обаяние. Она признавалась, как ей нелегко, всегда неспокойно на душе, но относилась к этому как к должному, говорила, что Пруссия - просто земля такая, аура там очень тёмная, и люди ей напитываются, отравляются с младенчества, как испарениями болот. Но он понимал, что дело не только в этом. Они как-то снова встретились в библиотеке - буквально за три дня до нападения Рейха - и он незаметно, очень деликатно её просмотрел. И увидел у неё в области сердца завихрения и сгустки, похожие, наверное, на твои - и они тоже сливались в почти неразличимый кластер, как пояс астероидов. А ощущение создавалось, что человек ходит с дырой в сердце.
- Дыра в сердце - это инфаркт миокарда, - не удержалась и съязвила Алеся.
- Ну вот, и самое интересное, что никаких инфарктов с ней не случалось, она, скорее, могла подвернуть ногу или сломать запястье. Фишка в том, что там бывали не заболевания, а именно физические повреждения, как у солдата. Но с этой отметиной душевной они не имели ничего общего.
- Ну а что в итоге? И ещё определись, наконец - у тебя то отверстие, то сгусток, не поймёшь.
- Так я ж за что купила, за то и продаю, - пожала плечами Влада. - И противоречия тут нет. Министр мне рассказывал, что у него возникло впечатление не то коридора, не то канала. Но само это новообразование и правда ничем не напоминало полость, это был именно тяжёлый ком. Может, как раз и подходящий под определение груза на душе или камня на сердце. Но было ощущение, что это какая-то метка, или датчик, ну не знаю, нечто, что используется для трансляции.
- Уж не той ли нечеловеческой энергии?
- Да, именно. А Беата заметила тогда, что Андрей Андреич её осматривал, но промолчала и не возмущалась, она уже в следующий раз об этом упомянула. И призналась со своей неизменной улыбкой, что лично от него скрывать ничего не собирается. Тогда и прозвучало это имя: Намейсис.
- Это ведь земгальский вождь, который воевал против крестоносцев? - переспросила Алеся.
- Именно.
- Я читала о нём как-то в поезде на Вильню.
- Значит, знаешь, о чём речь. А это была научная книга?
- Да нет вроде. Нет. Это был исторический роман, а может, повесть. Я откопала её в букинистическом магазине в Риге. Вижу, довольно тонкая такая книжица, потрёпанная, издана малым тиражом. Но меня вот что-то зацепило, а может, настроение было романтическое и героическое, захотелось почитать. Вижу, что-то необычное. И ещё, может, ностальгия: вспомнила, как я Сенкевича в белорусском переводе в школьной библиотеке взяла и пока читала, то реально на какое-то время как в другой мир переселилась. Ну, потому и купила ту книгу.
- А фамилию автора не помнишь?
Алеся недоверчиво посмотрела на подругу:
- Подожди... ты хочешь сказать, что...
- Именно, - взволнованно перебила Влада, - у меня стойкое предположение, что тебе чудом попалась - её повесть! Правда, Беата так и не смогла её окончить...
- Вот-вот, там была вещь неоконченная, как у Кафки! Мне показалось, да кто ж будет недописанную книгу издавать, это обычно делается посмертно, когда находят рукописи какого-то признанного автора.
- К сожалению, ты права. Здесь так и получилось: книга была издана после её смерти. И занимался этим наш министр.
- Ну и дела... А насчёт гениальности я почти не ошиблась! - воскликнула Алеся. - Написано было здорово. Захватывающе красиво - необычным, каким-то пронзительным языком. Очень возвышенно - сейчас так никто не пишет, да и тогда, я думаю, тоже уже перешли на другой стиль.