- А сейчас? - выговорила Алеся. - Пустишь?
- Пущу, - честно пообещал председатель.
Ощутив ускорившийся ток времени, она прошептала:
- Мне пора.
И осмелела настолько, что всё-таки подошла и поцеловала его в щёку.
В коридоре послышались шаги, и ей оставалось только удирать через окно.
Ей вышвырнуло в метро. Очень странно, небывалым образом, ни разу такого не случалось. Понадобилось две минуты, чтобы установить, где она находится, а потом сообразить, что она промахнулась. В данном случае, не во времени, а в пространстве.
Алеся неверной суетливой рукой выудила телефон из сумки. После долгих гудков раздался голос Лоры. Алеся снова не стала слушать, что она там говорит.
- Некогда объяснять, езжай на Лубянку.
Через пятнадцать минут Лора принеслась со своего Рязанского проспекта, через двадцать минут они сидели в баре "Разведка" на Новой площади, и Алеся заливалась бурными слезами.
- Это катастрофа, Лора, понимаешь?! - всхлипывала она.
Это был тяжёлый и долгий вечер. Официант был тактичен и почти безмолвен. Алеся могла сколько угодно корчиться в безутешности в обклеенном картами углу под сенью немецкого пулемёта. А потом их с Лорой деликатно проводили, словно действительно соболезнуя неведомой скорби, учтиво так попрощались, подали плащи...
А Алеся по возвращении испытывала решимость. Тупую. В хорошем смысле, потому что без раздумий.
В это время она много молилась и ходила в костёл - и в тот, что возле дома, и на Золотую горку. С отцом Тадеушем старалась избегать разговора, словно суеверно пытаясь что-то там "не спугнуть".
Она виделась с Юрием Владимировичем, и вроде бы оба они не злились уже друг на друга. Они больше не пугались, а, наверное, смирились: действительно, что есть, то есть, и с этим надо жить. Они в очередной раз, уже более вдумчиво, попросили друг у друга прощения. Хотя при этом точил иногда червячок: всё равно возникало чувство, что они отброшены куда-то назад, и придётся с определённой точки начинать сначала, а сначала уже нельзя, уже - так и хочется сказать: "здоровье не то", причём у обоих. Алеся всё чаще замечала у себя мелкие недомогания. Они были досадны. Но пока что не мешали жить.
Посвящать в свои планы глупо, но такова уж природа человека: ему хочется сладостного соучастия, и он постоянно ищет сообщника - иногда и без особой надобности.
И Алеся поделилась планами с Лорой, хотя и не обмолвилась, что она рассматривает это в каком-то высшем метафизическом смысле. А разве в любви самой по себе недостаточно "метафизики"?
Она уже с неделю положила свои серебряные кольца в воду. Можно было и ложку, но ни за что не хотелось класть туда посторонние предметы. Только её, сроднившееся, хранящее воспоминание о тепле её кожи.
Волнения пока не было, наступила сосредоточенность.
Вода была тоже не простая, а талая, да и то не вся, а лишь прозрачная её часть. Вода настаивалась, фильтровалась, заливалась в круглую посудину и ставилась в морозилку, с тем, чтобы образовать увесистую шайбу. Если Алеся пребывала в спокойном, светлом состоянии духа, то мутный центр получался маленьким. Лучше было не заниматься подготовкой воды в раздражении, чтоб белая муть с пузырьками не расползалась к краям. Алеся методично и безжалостно выжигала крутым кипятком середину, направляя тонкую струю из чайника, а остальное ставила оттаивать в красный угол, под распятие.
Когда кувшин в холодильнике наполнился, пора было действовать. Раньше - неправильно. Но и чтоб перестояло - тоже нехорошо. Но ведь начало деяния как раз совпало с субботой. Ох, прекрасный день! Алеся улыбнулась: всё складывалось неплохо, тютелька в тютельку - а хорошее начало дорогого стоит.
Она помолилась, поставила "Креольскую мессу" в исполнении Хосе Каррераса и зажала маленькую коричную свечку, даром что в ярком солнечном свете язычок её пламени терялся. Но огонь всегда огонь, это раз. И аромат приятный, это два.
Алеся снова остановилась и засомневалась. Она снова застыла с книгой в руках. Может, не мудрить? Попробовать ту штуку с шалфеем? И покачала головой. Она уже решила, что использует рецепт, списанный у Влады. А она, в свою очередь, сидела в Особой секции Княжеской библиотеки, чтоб раздобыть эту формулу, измочаленная книжка начала девятнадцатого века так и норовила развалиться от любого прикосновения, а библиотекарша ещё стояла над ней, как Цербер, как бы чего не вышло - и неужели таким усилиям пропадать даром? Ну уж нет!
Алеся выдвинула ящичек и потянулась за бумажным пакетиком. И, конечно, его не нашла. Ну правильно, надо было решить, что ей это не нужно и отдать одной знакомой ведьме! И плевать, что в обмен на услугу. Всё равно досадно. Теперь у неё нет толчёного можжевельника. Вечно какой-то спотыкач, когда только-только вдохновение нахлынуло! Не тащиться же в "Васильки"? Всё простынет и протухнет! С раздражённым ворчанием она зашарила в ящике и, к радости, нащупала комочек, обёрнутый фольгой. Фффух, сухие ягоды. Ладно, уже легче. Ступка-то и пестик имеются. Хорошо, что она Батуре их не всучила, когда он собирался гнать можжевеловую водку.
И всё-таки как заставить его пить эту гадость? Ведь казалось, будто что-то всё равно надломилось - если не в его отношении к ней, то в отношении к жизни. Но особенно обидно было думать, что она всё равно воспринималась всё это время как экзотическая штучка, а значит, почему б не подыграть и не отведать какого-то необычного чая вместе с ней - другое дело, режим и предписание...
- А ты на него надави психологически, - сказала скорая на совет Лора.
Межпространственными тренировками они всё-таки занялись. Стамбровская решила пуститься во все тяжкие и "нестись навстречу собственной гибели", что она не воспринимала пока всерьёз, зато было остро и вкусно жить. А в обучении неофита была особая дерзость и удаль.
- Видимо, так и придётся, - пробормотала Алеся, перебирая травы.
Смородина. Даже сейчас пахнет так, словно только что растёр между пальцев свежесорванный лист - умеют в "Васильках" технологию блюсти! Алеся улыбнулась, зажмурившись. Это был аромат детства: смородина росла у бабушки на даче.
И земляника тоже, на другом конце огорода, у самого дома. Смешно она смотрится в бумажном пакетике, как модный "экологический" напиток: листья скручены а-ля gunpowder, и между ними красноватые кусочки ягод. Если залить кипятком, на самом деле распустятся, как китайский чай.
А из крапивы можно варить суп. Или добавлять в банный веник. А если "покусать" ей ноги, то полезно для сосудов. Вообще, отменное растение. Даже в этом рецепте, и то есть. Да, банальный сорняк с огорода, но, как писалось в одной книжке, "тебе что важнее, состав или эффект?". А кроме того, годится тут не всякая, а только та, что растёт возле ограды кладбища или у церкви. Ну, Алеся любила бывать и возле кладбищ, и возле церквей, так что в конце концов нашла. И хорошо, что сама собирала - свой сбор в любом случае лучше магазинного. А ещё, когда в горячей воде будут размягчаться эти некогда грозные листья и стебли, то они отдадут зелью то настроение, ту музыку и погоду, которой сопровождались эти прогулки-походы.
А теперь лесные купальские растения. Берёза и брусника. Только держишь в руках эти листья, а представляется медово, золотисто подсвеченный сосновый бор, а в нём кое-где красуются белые, свадебно-нарядные берёзки, а пройдёшь дальше - начинаются просторные поляны с кучерявым приземистым ковром брусничника. И дивишься всему, даже самому простому, заглядываешься на чешуйки коры, напоминающие камуфляж, на шишки и сухие иголочки под ногами. И шум такой в кронах, негромкий, мирный - мощное дыхание огромного живого существа с древней душой. А Андропов любил лес, больше, чем море или горы, и Алеся это прекрасно помнила, и ей бы очень хотелось погулять с ним по лесу. Она бы пересказывала ему белорусские легенды и поверья, показала бы некоторые тайные растения, которые обычным людям не видны и поэтому, хотя описаны в книгах, считаются мифическими. А потом они бы шли просто молча, держась за руки, и слушали бы пение птиц. Наверняка, услышали бы эхо дятловой дроби, или сорочьего стрёкота, или кукушкиного задумчивого отсчёта. Ну что, кукушка, сколько нам жить осталось? Как бы Алесе хотелось, чтоб милый Юрий Владимирович подольше прожил и не мучился...