Влада обернулась.
- Вы не обязаны вокруг меня крутиться, - прошипела Алеся.
- Но я не...
- Так бывает только в бульварных сочиненьицах! Вот героиня-"маладца" и все её обхаживают! Да кто тебя просил! Вали на работу давай! - колотилась Алеся уже со слезами.
Влада помрачнела.
- Да, меня всё бесит, и ты в том числе! - закричала Алеся. - Да, я тварь! Нафига ты тут торчишь вообще?! Давай вали! Я подлая, грязная... - Она не договорила и разрыдалась, уткнувшись в подушку.
Влада тяжело вздохнула, воздев глаза к люстре, и побрела к двери, ворча себе под нос: "Плохо дело, братцы...". Она без труда нашла ключи, вышла, вернулась с объёмистым пакетом, рассовала всё по полкам в холодильнике, начала варить одновременно зелье и кашу - что-то подсказывало, что от этого еда получится почти что целебной, и, увлекшись, Влада улыбнулась совпадению. Было тихо, только слышалось бульканье на плите. Показалось, что Алеся уснула. Но, развернувшись, Влада наткнулась на её угрюмый взгляд.
Секунды с три играли в гляделки. Алеся не выдержала и бросила ей:
- Да давай говори уже!
- Ох, - выдохнула Влада и опустилась на стул. - Я знаю, что ты разозлишься. Но я всё равно скажу. Мне кажется, это не ты "что-то съела" - это тебя что-то гложет изнутри.
Алеся перекатилась на спину и заговорила глухим от яда голосом:
- Уже полгода, Влада. Полгода какая-то фигня. Ты б только знала, как ты меня задрала! Особенно своими "деликатными" намёками! Бл**ь, Влада, да что с тобой не так?! Какого ты до меня докопалась?! Чего ты вечно лезешь в мою жизнь?!
- Да мне просто не начхать, что с тобой творится! - возмутилась Влада. - Мне пофигу, что ты ругаешься, друзей не бросают!
- Ах, вот как ты это называешь, - издевательски протянула Алеся. - Ты просто жутко правильная! Всегда знаешь, что такое "хорошо", что такое "плохо", несёшь культуру в массы, потом гордишься своей заботливостью - десять очков Владиславе Тур!
На Владино лицо набежала туча - вот только молнии она изо всех сил удерживала внутри.
- Я знала, что когда-то это произойдёт, - сумрачно процедила она и встала, чтоб снять с огня отвар.
- Что?!
- Что я тебя достану. Я догадывалась, - сквозь зубы говорила она. - Вот только не думай, что оставлю тебя в покое. Хотя сейчас - да. Он тебе вроде как необходим.
Не оглядываясь, она прошагала обратно к зеркалу и растворилась в дрогнувшей глади.
Алеся оскалилась от бессильного бешенства и, хныкая, зажмурилась: "В своём доме! В собственном доме спокойно поболеть не дадут!". К душевному смятению и телесным страданиям прибавилось унизительное, страшное чувство беззащитности. Она свернулась в комок и ощутила, как снова поднимается жар.
Мучилась она ещё четыре дня. Больничный так и не оформила. Из последних сил навела на шефа морок, чтоб ничего не замечал и не особо не возмущался. Хотя была не уверена, сработает, не сработает. Сердобольная Галя строчила за неё заявления.
Алеся не подозревала, что болезнь имеет столько оттенков, и от каждого она то приходила в отчаяние, то проникалась необъяснимым умилением и довольством.
Влада заскочила через день, снова чего-то сварганила (еда и питьё давно потеряли для Алеси вкус), отметила, что она выглядит получше. Обе прятали глаза и старались себя вести так, словно ничего не случилось. Выходило не очень. После этого Влада не заходила. И Алеся снова со стыдом признала, что хотя случаются и ляпы, но вообще её подруга не зря избрала дипломатическую стезю.
В какой-то момент шевельнулась робкая мысль: может, хватит? Наверное, тогда Алеся и пошла на поправку. Один день проходила вялая, а потом всё и вовсе прошло.
Алеся спустилась в магазинчик и еле поборола желание купить там дешёвую лапшу. Такое ей сейчас нельзя вообще ни в коем случае. А как было бы элегантно, самоубийство при помощи растворимой съедобной гадости. Нетушки, это, скорее, глупо и смешно. А быть смешной Алеся никогда особо не любила, да и сейчас была не настроена. Поэтому - купила молока. А желания всё-таки примирила между собой, потому что дома откопала остатки каких-то фигурных штучек-звёздочек и сварила. Сто лет не ела молочного супа. Наверное, с детского сада или с начальной школы.
А минералку тоже купит самую лучшую. Когда домой будет возвращаться. Уже оделась и причесалась, но так и не вышла. Телефон.
Алеся закатила глаза и издала что-то среднее между рыком и стоном.
Она ненавидела разговаривать по телефону. Особенно когда кто-то выступал с инициативой и желал пообщаться с ней в тот момент, когда у неё самой настроения не наблюдалось - а так случалось почти всегда. Положение усугублялось тем, что с этого номера за прошедшие дни накопился двадцать один пропущенный.
Вообще-то, так себя не ведут с высокопоставленным лицом - да и с любым, если есть у человека хотя бы толика вежливости. Алеся холодно констатировала, что у неё не только сочувствия, но и обычной учтивости не осталось. И от её коротких реплик веяло морозцем.
"Забавно, действительно забавно!" - думала она со злобненьким равнодушным удовольствием, выслушивая упрёки прокурора Казакевича. Хорошо, что собралась заранее до начала мессы, а если и опоздает, ничего страшного: такой шанс узнать о себе много нового нечасто выпадает.
"Я давно подметил в нашем общении одну особенность..." - начало уже не настраивало на добрый лад.
Да-да, есть главная сторона, а есть подчинённая, есть бездушная самовлюблённая красотка, гораздая морочить голову, а есть искренний, и совсем не легкомысленный, а зрелый человек, готовый предложить ей - хорошо, не семью, но тёплую и нежную дружбу. Но для неё он не более чем шикарный аксессуар - и правда, если она знается даже с министром иностранных дел, а от кавалеров (неважно, какого пошиба) нет отбоя - с чего бы ей дорожить хорошим человеческим отношением? С чего бы ей сопереживать, интересоваться - хотя его интерес и комплименты можно (и нужно, да-да) принимать как должное. Она ленится даже на печатные знаки - пишет ему скупо и чисто для приличия.
Ей довелось услышать много вариаций на эту тему. Она растянулась на диване, неприлично закинув одну ногу на спинку, а телефон поставила на громкую связь и пристроила у подушки. Попутно беззвучно хихикала, потому что переводила адресованные ей слова с языка ядовито-светского на влюблённо-переживательный и не могла сдержаться. Ну надо же, свезло так свезло. В неё втюрился важнецкий персонаж. Очень вовремя, да.
Неторопливый, но густой словесный поток иссяк. Наступила пауза, тревожная и средитая.
- Алё! Алё?! Да вы меня слушаете вообще?
- Я вас слышу, - медленно выговорила Алеся.
Ещё четыре секунды. Вздох.
- Алеся, мне, конечно, хотелось бы, чтоб я оказался неправ. Просто у вас и так очень своеобразная манера держаться...
Он нащупывал удачное определение и произнёс что-то об авторитарности и своенравии. Алеся снова фыркнула. Класс. Можно засчитать за комплимент.
- А последнее время вы и вовсе переменились. Но я повторяю, я б хотел ошибаться. Может, у вас какие-то неприятности?
Слава те, Господи. Дошло. Извини, но свой шанс ты профукал, когда сыпал обвинениями. Из роли не вышел, наверное.
Алеся поднесла телефон к уху и ледяным тоном отчеканила:
- Михаил Семёнович, я бы хотела и дальше сохранять с вами нормальные отношения. Прежде всего, рабочие. Но сейчас у меня нет ни времени, ни сил для того, чтобы тратить их на вас. Прошу меня извинить.
Ничего не слушая, она положила трубку и отключила телефон.
Как влюбился, так и разлюбит. И как он вообще смеет лезть ей под руку, когда её сердце и мысли заняты другим, несравнимым по значению?
Алеся поднялась и, чуть огладив китель перед зеркалом, вышла, резко щёлкнув замком.
Радоваться или нет? Был период вдохновенного увлечения, был период разочарования, был период равнодушия с нотками вины и ностальгии. Но сейчас только в храме она и могла находиться, только туда и стремилась.