Ему привиделась страшная картина, так отчетливо, будто однажды он пережил подобное, а теперь память решила воскресить забытые воспоминания. Он стоит по ту сторону окна, прижимается вплотную, вглядывается в грязное стекло. В нос попадает пыль при вдохе, он чувствует запах земли и перегнивших листьев. Чихает и в этот самый момент на стекле проступает полоска света, как раз на уровне глаз. Он чуть отдергивает голову и видит, как сухая ладонь похожая на засохшую кожуру от яблока, вытирает грязь со стекла. Затаив дыхание наблюдает и ждет, пока рука закончит очерчивать полукруг. Он знает кому принадлежит рука, знает, кто стоит по ту сторону от окна. Он не видит, но чувствует улыбку на сером, безжизненном лице и ледяной взгляд больших черных пуговиц.
– Смотри, – сказал Сашка, отрывая брата от надуманного взгляда пуговичного человека.
Антон помотал головой, быстро заморгал, словно избавлялся от мушки, попавшей в глаз. Сердце вроде билось быстрей, дыхание было коротким и частым, как от стометровки на уроке физкультуры.
С правой стороны, в конце зала, словно трон, стоял камин с большой топкой, похожей на бездонную пасть кита. Из него, а может из открытой входной двери повеяло холодом, Антон поежился и шепотом сказал:
– Я видел фильм ужасов, в котором был такой же камин. В нем сжигали людей.
– Брехня! – со знанием сказал Сашка. – Раньше камины называли сердцем дома. Разве будет кто-то сжигать людей в своем сердце?
Он поднял с пола камешек и запустил в топку.
Камень просвистел, разрезая застарелый воздух, и пропал в темноте камина. Сашка бездвижно стоял, ожидая услышать звук удара камешка о кирпичную стену, звонкого рикошета, падения на пол или металлическую решетку, которую иногда кладут в топку. Но ничего подобного не услышал, камень беззвучно исчез, словно попав в плотную темноту завяз, как в трясине.
Он вопрошающе приподнял брови, повернулся к брату и, глядя мимо него, сказал задумчиво:
– Либо это черная дыра, либо камень попал на что-то мягкое.
Вытянул руку с фонарем. Пятно света задергалось на кирпичной стене, измазанной сажей. Сашка медленно двигал рукой, направляя пятно к днищу топки.
– Что это? – настороженно пробормотал Антон, сунул руку в карман с решительным намерением вытащить гайку и зарядить в рогатку.
В свет фонаря попал серый, мохнатый комок, похожий на облезлую женскую шубу или больное животное, лежащие на боку.
– Не знаю. Может какое-то животное, – предположил Сашка, – хочешь проверить?
Антон не ответил, но отступил к выходу. Рогатка поднялась на изготовку, оставалось натянуть резинку, прицелиться и выстрелить. Пусть только комок шелохнется, пусть только подымит голову.
Дышал Антон не ровно, грудь вздымалась, натягивая клюв утки, нарисованной на футболке. Он слышал гул в ушах и ощущал, как горячий выдыхаемый воздух прикасался к верхней губе.
Сашка взял фонарик у Антона, сказав, что надо светить сразу в двух направлениях и ему удобней это делать самому. Маленькими шашками пошел к камину. Внимательно выбирал место на полу, светя под ноги, но в то же время не упускал из виду комок шерсти. Боялся наступить на что-нибудь хрупкое, звонкое, скрипучее, в общем на любой предмет способный поднять лишний шум и разбудить того, кто спал в камине. «А ведь совсем недавно громко говорил и наступал на что попадя, лишь бы разбудить весь дом» – подумал Антон, а вслух предположил:
– А если это медведь?
– Это может быть собака или лисица, но не медведь. Где ты видел таких медведей? Если только медведь-карлик.
Сашка отошел шагов на пять, как за спиной Антона послышалось множество скрежещущих звуков, похожих на лязганье коготков по бетонному полу или усилившийся дождь, бьющий по водосточной трубе и карнизу. Крысы! – понял Антон и несколькими широкими шагами нагнал брата. Оставаться в темноте, да еще в обществе крыс он не желал.
Он держался за Сашкой, дышал ему в левое плечо и не отрываясь следил за неизвестным животным, держа рогатку наготове.
Подошли почти вплотную, Сашка наклонился, не оборачиваясь передал один фонарь брату. Достал из чехла нож и протянул руку в топку камина. У Антона по спине, от макушки до копчика, промчался рой мурашек, он почувствовал, как встали дыбом волоски. Ему вдруг стало казаться, что медведь только того и ждал, чтобы Сашка сунул руку, а теперь подскочит, блеснет красными глазками, раскроет пасть полную длинных клыков, похожих на зубочистки и откусит Сашке руку, вместе с ножом. А пока брат будет лежать в луже крови, судорожно дергаться в конвульсиях, медведь наброситься на Антона и вцепится в горло. Он поднял руку и приложил влажную ладонь к горлу, защищаясь от возможного укуса. Но этого показалось мало. Отступил на два маленьких шага. Оглянулся на арку, соединяющую зал и коридор. Там, за стеной входная дверь, открытая и пропускающая серый свет улицы. Шумно сглотнул, горло пересохло, язык приклеился к небу. Он бы легко мог пробежать по залу, завернуть в коридор, сделать четыре прыжка и оказаться на улице, пахнущей листвой, дорогой, лужами и туманом. Правая нога сделала еще один маленький, неуверенный шаг к коридору как вдруг вспыхнула яркая вспышка, похожая на молнию разрезающую черное небо и освещающая землю. Он увидел себя, стоящего на крыльце дома. Выскочил на улицу, как и задумывал. За спиной открытая дверь, и в черноте дома тусклый свет фонаря замер на потолке коридора, там, где торчат два проводка: красный и синий. Через порог плещется бордовая кровь, льется по ступенькам, подползает к его ногам. Из входного проема доносится тихий, утопающий за непроглядной стеной темноты, осуждающий голос брата: «Как же так, братец? Ведь друзей не предают».