Андрей уже знал, что будет делать Порфирий при ловле: держать тигра за уши.
За спинами бородачей стояли усатые Семен Гордых, Евсей Ангелов и Артемий Середкин.
— К вам мы, Андрей Григорьевич, — начал Прокопьев, — всей бригадой. Решили вас пригласить шестым. Вы ученый человек, да и силы не занимать. Как вы?
Андрей ответил степенно, но не смог сдержать ликующей улыбки:
— Коль бригада согласна, то спасибо. Хоть охотник я без году неделя, да постараюсь.
Прокопьев солидно поблагодарил Андрея, и они приступили к оформлению договора. Потом шумной и веселой ватагой, отбросив торжественную степенность, пошли в дом будущего тестя.
На сговоре выпито было много и было весело. Плясали, не жалея каблуков и половиц. Правда, некоторые парни сидели задумчивые. В ухажерах Аннушка недостатка не имела, а им в тот вечер веселиться вроде бы и ни к чему.
Подвыпивший Игнат Савельич хлопал по плечам соседей и говорил:
— Нет такого зверя, чтобы не боялся человека. Все боятся. Не трусят, а силу признают. Нет, не трусят! А уважают человека. Сам на тебя ни один даже медведь или тигр не пойдет.
Какой-то парень рассмеялся:
— Как я-то прошлым летом…
— Что ты прошлым летом?! Пальнул из дробовика — «хозяин» и пошел на тебя. Спасибо скажи, что у тебя в другом стволе жакан был. Иначе быть бы тебе в райских кущах. Зверь — он хоть, ученые говорят, ума не имеет, но привычки у него самые благородные. Тебе бы, паря, поучиться. Без нужды в тайге никто ни на кого не нападает. А от голоду и человек черт знает что сделать может. Да что животина — всякие змеи и те признают человека. Их не трогай, и они не тронут. Гады вроде, а признают. Хозяин в тайге человек — вот кто. Мы хозяева!
Поднялся из-за стола меднолицей громадой Порфирий Дормидонтович, рявкнул басом:
— За наше хозяйство! Чтоб не скудело оно и у молодых!
Гости встретили тост дружным ревом. Гуляли до утра.
Потом прошла неделя, вторая, а известий о замеченных тиграх из тайги не поступало. Все охотничьи колхозы и бригады предупредили о ловле, и они должны были сообщить о местопребывании тигрицы с двумя тигрятами.
Три дня спустя после того, как выпал снег, получили телеграмму из удэгейского селения Гвасюги от охотника Семена Кимонко:
«Верховьях Катена след тигра и двух тигрят».
Игнат Савельич хлопнул ладонью по телеграмме:
— Теперь дело за нами! Идем покупать орудия лова, Андрей.
Они пошли в аптеку. Там Прокопьев спросил самых широких бинтов и, к удивлению аптекаря, взял их целую сотню.
— Что случилось? — участливо спросил аптекарь.
— Тигров брать идем.
— Неужели столько ранений может быть?
— Нет, мы тигров бинтами вязать будем.
— Бинтами?
— Не веревками же! Веревка — она как намокнет, так разбухнет и стянет лапы тигра. А тигра-то без валенок. Чуешь?
— А выдержат бинты-то? Тигр ведь…
— Мы сплетем их, как девки косу. Выдержат!
И довольный Игнат Савельич вместе с Андреем вышли. Выступать решили наутро.
Охотничьи сборы нехитры. Винтовки всегда наготове, а положить в котомку сухари, соль да спички, пшена немного — дело не долгое.
Вечером к Андрею пришла Анна. Она сама уложила котомку, осмотрела одежду: короткую куртку из шинельного сукна, такие же брюки, калоши из сыромятной кожи — олочи, портянки с онучами. Еще к охотничьему костюму полагался ватник вместо пиджака да теплое белье. Все было в порядке.
Прощаясь, Андрей обнял Анну:
— Вот вернемся с тиграми, такую свадьбу закатим!
— Ты о ней, как о подарке, говоришь. Не надо мне подарка такого. Сама навязалась. Ни о чем не прошу. Только нет мне свету без тебя. Что хошь со мной делай.
— Аннушка! Зачем ты так?.. Анна прижалась к нему:
— Стыд, гордость забыла. Зачем они мне? Нет мне свету без тебя. И боюсь я. Отец сказал: он тебя на переднюю правую лапу поставит. Поберегись! Надежда ты моя!
VII
Услышав вкрадчивое, осторожное и зовущее мяуканье тигрицы, Андрей замер. Они замерли оба — тигренок, узнавший голос матери, и человек.
Охотник опомнился первым. Он достал из кармана куртки запасной плетеный бинт, сделал петлю, примерил ее на шее тигренка и продел в веревку толстый сучок-ограничитель. Вздумай Амба бесноваться, так чтобы не удушился. Конец веревки Андрей надежно привязал к толстому корню выворотня. Он сделал этот конец очень коротким, в расчете на то, чтобы тигр в ярости не упал в костер, не опалил шерсть и не ожегся.
Тигренок, поглощенный материнским зовом и привыкший к своей безнадежной беспомощности, не обратил внимания на действия человека.
Потом охотник подбросил дров в огонь.
Сначала костер зачадил и почти потух. Однако жар углей быстро высушил обледеневшие ветви, и они вспыхнули. Пламя поднялось высоко. На самых верхних, тонких корешках выворотня забегали красные огоньки.
Тигрица мяукала совсем близко.
Тигренок стал тихо мурлыкать, бархатисто и утробно. Он жмурился, терся мордой о мерзлую землю, вытягивал в порыве умиления связанные лапы, и конец его длинного полосатого хвоста вздрагивал от нежности.
Андрей достал из котомки запасные обоймы. Их было две. И одна — в магазине карабина. Сняв шапку, охотник положил в нее обоймы, чтоб не намокли, и подполз к лапнику, закрывавшему вход под выворотень.
Глаза, привыкшие к яркому свету, сначала ничего не различали во мгле метельной ночи. Разгоряченное лицо обдала снежная пыль, холодная и колючая. Острое дыхание ночи взбодрило Андрея: стало легче дышать, утих звон в ушах. Выдвинув вперед карабин, охотник прикрыл глаза, чтобы они скорее привыкли к темноте. Открыв их через несколько мгновений, Андрей разглядел силуэты деревьев. И увидел метрах в двадцати от себя, у корня кедра, темную фигуру.
Тигрица лежала на снегу вытянувшись и казалась черной. Глаза ее, обращенные на слабые проблески огня сквозь занавес ветвей, малиново сверкали.
Андрей внимательно приглядывался к силуэту тигрицы. Ему показалось, что тень очень медленно движется к выворотню. Тогда он приник щекой к прикладу и, прицелившись на четверть выше головы тигрицы, выстрелил раз, другой.
Огненные вспышки ослепили его. Перед глазами поплыли радужные круги. Какое-то время он ничего не видел. Потом в синем неверном свете снежной ночи он снова различил черные стволы деревьев, ветви кустарника…
Тигрицы под кедром не было.
Андрей оглянулся.
Испугавшись выстрелов, тигренок забился в угол и хрипел в петле.
Ослабив веревку, охотник уложил тигренка подальше от костра и стал ждать, что предпримет тигрица.
Жар от волнения усилился. Собрав снега, Андрей лизал холодный комок сухим шершавым языком.
Маленький Амба очнулся и смотрел на человека безучастными глазами побежденного. Инстинкт сопротивления был сломлен. И зверь смирился со своей участью.
Андрею была очень неприятна тишина, стоявшая под выворотнем. Слабое потрескивание горящих сучьев не нарушало ее. Из тайги доносился приглушенный гул Ветер стихал.
Чтобы успокоиться и ослабить напряжение тишины, Андрей заговорил с тигренком:
— Твоей матери не надо приходить, Амба. Я могу убить ее. А мне совсем не хочется. Вас осталось так мало. Ее убийство — бессмыслица. Ты же останешься жив. Все равно через полгода она бросит тебя и забудет. — Андрей провел по горячему лбу комком полурастаявшего снега. — Я охотник, Амба, а ты зверь. Я мог убить тебя и есть твое мясо. Тогда я, может быть, остался бы здоров. Но мертвый ты ничего не стоишь. Пуля, хоть ее и сделал человек, — слепа. Она может убить и тебя, и меня. Я имею право убить тебя, чтобы жить, и ты имеешь такое право, и тигрица тоже. А вот холод и пуля — нет. Им все равно. Но я не хочу убивать ни тебя, ни тигрицу. Только пусть она не приходит. За нами, Амба, обязательно придут. Обо мне не забудут и придут спасать меня от холода и ветра, как спасали бы от пули. Мы с тобой не враги, потому что оба хотим жить. Но пусть твоя мать не приходит. Тогда я ее убью. Она не может приказать холоду и ветру. А у меня есть слепое дуло и пуля, и я могу их заставить убить ее.