Присев на борт лодки, Андрей закурил.
— Бедовая ты!
Выпрямившись, Анна повернулась к нему и усмехнулась:
— Бедовая… Нет. — Ресницы ее дрогнули и опустились. — Глупая… — И вдруг рассмеялась: — Глупая! Что меня понесло за этой пакостью?
Бросив папиросу, Андрей поднялся, подошел к ней:
— Аннушка!
Она не обернулась — смотрела на раскаленные закатом облака над черной тайгой.
— Аннушка! Это правда?
Улыбка тронула уголки ее губ. Только уголки. Они чуть приметно дрожали, сдерживая готовую хлынуть радость, а в глазах искрились огненные блики зари.
— Догадался. Ученый ты человек…
Обернулась и поцеловала его по-девичьи, словно сестра. Прижалась виском к его щеке. Андрей почувствовал, как напряженно бьется у нее под кожей жилка.
— В поселке все говорить устали, — прошептала она.
V
С вечера третьего дня Андрей почувствовал жар. Нудно заныла нога, глаза стали сухими, точно их засыпало песком, губы пересохли.
Тайга по-прежнему стонала под ветром, и снег валил не переставая. Костер едва тлел. Андрей берег дрова — на всякий случай.
Тигр, не евший три дня, следил за каждым движением охотника. Он уже перестал бояться огня, привык к нему и даже сам поворачивался, чтобы погреть у костра другой бок и спину. И еще он стал очень раздражительным: шипел и скалил клыки при попытке приблизиться к нему.
Охотнику приходилось каждое утро подползать к зверю, чтобы ослабить плетеные бинты, стягивавшие лапы. Недогляди Андрей, и тигр отморозил бы лапы, а кому он нужен безногий?
И потом несколько раз в день надо было посматривать, не слишком ли свободны бинты. Оказаться с голодным и освободившимся тигром наедине опасно. Андрей не успел бы и выстрелить, как попал бы на обед к своему полосатому пленнику.
Так они и лежали, время от времени подолгу смотря друг на друга. Амба научился выдерживать взгляд человека и глядел на него жадно. Изредка сквозь приоткрытые губы высовывался кончик языка.
Охотнику нравилось смотреть в желтые с прорезями зрачков глаза зверя. Человек старался понять, как тигр принял неволю: будет ли пытаться вырваться или веревки, связывавшие его лапы и челюсти, убили в нем страсть к свободе? Ведь, приди Амбе в голову снова забиться в своих путах, пройтись колесом под тесным выворотнем, плохо пришлось бы человеку.
Сделает тигр еще попытку вырваться? И когда?
Андрей ждал и боялся прихода тигрицы. Испуганная выстрелами, она ушла в тайгу, бросив детей на произвол судьбы. Страх перед человеком оказался сильнее инстинкта материнства. Охотник видел, как она широкими махами шла по крутому боку сопки.
Не останавливалась и не оглядывалась.
Но потом, когда стихло, ужас, подавивший в ней все врожденные стремления, прошел, и она должна была вернуться. Слепое чувство матери толкало ее назад к распадку, где она оставила детей.
В полусне, в дремоте ожидания неизбежного ее прихода, Андрей словно видел, как растерянно и осторожно идет она обратно. Иного ей не оставалось. Она должна быть беспощадной, если почувствует своего детеныша близко, рядом. И трудно сейчас было предрешить исход встречи Андрея с ней. Наблюдая за жизнью зверей, охотовед заметил, что чем выше организация животного, тем чаще туманные зачатки разума побеждают слепоту инстинктов. Тем легче в борьбе с человеком звери признают его силу и прекращают борьбу за свою свободу. У них нет воли, чтобы направить свои инстинкты, быть целеустремленными. И если их сравнивать с людьми, то они безвольны.
Вдруг Андрей почувствовал на своей щеке теплое дыхание, влажные мохнатые губы ткнулись в его лицо. В усталой дремоте охотник не услышал, как тигр подполз к нему.
Андрей отпрянул. Тигр тоже. Ощерился, зашипел. И охотник увидел, что когда тигр поднялся, то его связанные лапы оказались у самого огня и бинты затлели.
Андрей ударил тигра кулаком меж глаз.
Дернувшись, зверь вяло опустил голову. Он был оглушен.
Охотник оттащил пленника на прежнее место, по ту сторону костра, и накрыл лапчатыми ветвями ели. Потом приложил руку к груди тигра, боясь, что удар был слишком силен для зверя.
Сердце билось напряженно и редко.
— Эх ты, Амба… Чего балуешься?.. Я вот тоже хочу есть, а тебя не трогаю. А твое мясо наверняка вкуснее моего.
Тигр продолжал лежать неподвижно. Охотник достал из костра чадящую веточку и, приподняв голову зверя, дал ему понюхать дыму.
— Ты должен быть здоровым, Амба. И не сердись. Сам виноват. Разве можно так, исподтишка? Не по-товарищески.
Амба шумно вздохнул и открыл мутные глаза.
— Вот теперь, Амба, мы с тобой нездоровы. И не балуйся. Чего было лезть ко мне в наморднике? Не испортил бы мне ногу, с мясом были бы, сытые.
Андрей гладил тигра по загривку. Зверь лежал спокойно.
Неожиданно мягкие уши Амбы дрогнули и запрядали.
Он потянулся носом к выходу, весь подтянулся, напрягся.
И тут сквозь скрип стволов и посвист ветра Андрей услышал мягкое, вкрадчивое мяуканье тигрицы.
VI
Тогда в доме охотника Прокопьева собрался чуть не весь поселок: родни и побратимов у него была уйма. Справляли сговор Андрея и Анны. И была еще одна причина для радости: в тот день в торжественной обстановке шестеро охотников, в том числе и Андрей, подписали договор на отлов двух тигров.
После двадцати лет запрета из края пришла лицензия — разрешение на поимку двухгодовалых тигрят. И конечно, Андрей не мог упустить такого случая. Правда, он терпеливо ждал, пока Игнат Савельич, его будущий тесть, хаживавший на ловлю тигров и раньше, сам вспомнит о нем. Их будущее родство в этом опасном деле в счет не шло. Нужны были очень смелые и очень сильные люди, хорошо знающие зверя и обладающие недюжинным хладнокровием.
Через неделю после разговора с Игнатом Савельичем бригада была укомплектована почти целиком — пять человек. Оставалось найти шестого, но Савельич медлил, хотя желающих хватало. Живой тигр — зверь самый дорогой, и охотники, не раз ходившие в одиночку на медведя, встречавшиеся с «хозяином» порой нос к носу, не прочь были заработать. Да Савельич, видимо, не хотел рисковать, а на стороне бригадира все права.
Когда Андрей потерял уже всякую надежду и заранее наметил для себя самый дальний маршрут для учета соболиного поголовья на горном участке, в дом к нему ввалилась вся бригада.
Впереди Савельич — кряжистый старик с бородой, уже тронутой инеем, но еще не потерявшей своего соломенного цвета. Его маленькие, очень светлые глаза прятались среди глубоких морщин. Сорок с лишком зим ходил он в тайгу на зверя. Слепило его солнце. От прищура и морщины. Следом выступал такой же бородатый, только помоложе, свояк, Порфирий Дормидонтович, — косая сажень в плечах. Все рядом с ним казались щуплыми.
Андрей уже знал, что будет делать Порфирий при ловле: держать тигра за уши.
За спинами бородачей стояли усатые Семен Гордых, Евсей Ангелов и Артемий Середкин.
— К вам мы, Андрей Григорьевич, — начал Прокопьев, — всей бригадой. Решили вас пригласить шестым. Вы ученый человек, да и силы не занимать. Как вы?
Андрей ответил степенно, но не смог сдержать ликующей улыбки:
— Коль бригада согласна, то спасибо. Хоть охотник я без году неделя, да постараюсь.
Прокопьев солидно поблагодарил Андрея, и они приступили к оформлению договора. Потом шумной и веселой ватагой, отбросив торжественную степенность, пошли в дом будущего тестя.
На сговоре выпито было много и было весело. Плясали, не жалея каблуков и половиц. Правда, некоторые парни сидели задумчивые. В ухажерах Аннушка недостатка не имела, а им в тот вечер веселиться вроде бы и ни к чему.
Подвыпивший Игнат Савельич хлопал по плечам соседей и говорил:
— Нет такого зверя, чтобы не боялся человека. Все боятся. Не трусят, а силу признают. Нет, не трусят! А уважают человека. Сам на тебя ни один даже медведь или тигр не пойдет.
Какой-то парень рассмеялся:
— Как я-то прошлым летом…