С учительницей из Спасской школы-интерната Виктор Федорович встретился на другой день. Агния Мироновна была в свое время классным руководителем группы, в которой учился Леонид. Она несколько удивилась приходу Андронова:
— Дзюбу Леонида? Конечно, помню. Отличник. Но… — Агния Мироновна развела руками. — Неудобно говорить плохо о покойнике… Леонид, видите ли, был отличником поневоле. Раз я ему поставила тройку. До сих пор не могу забыть его лица — отчаянного, молящего… Спросила на перемене: «Что с тобой?» — «Не пойду домой… Отец…» — «Он тебя бьет?» — «Нет, есть не даст. И страшно». Попыталась поговорить с Петро Тарасовичем. Как вы думаете, что он мне сказал? «Вы учите, а воспитаю его я сам».
— А потом?
— Леонид получал отличные оценки. Но любви к знаниям, к труду у него, по-моему, не было. И нет.
— Больше вы со стариком Дзюбой не говорили?
— Пробовала. В ответ — вопрос: «Леня плохо учится?» — «Нет». — «Во спасибочки». И весь разговор. Для Леонида учеба была изнурительней рабского труда.
На кордон Андронов с Леонидом уехали утром. До избы лесничего на берегу озера добрались к заходу солнца. Семейство Ефима Утробина обрадовалось приезду гостей, словно это был праздник в их бирючьей жизни.
— Осень нонче, слышь, ранняя. Сентябрь вон когда придет, а глухари токовать пошли. Вчера слышал.
— Спутал, поди, Ефим, — улыбался Леонид. — Рано осеннему току быть. Перелетные — другое дело.
— Рано! Сам знаю, рано! — Достав коробок спичек, Ефим спрятал его под столом. — А вот вышел заутро и…
Тут лесничий защелкал ногтем по коробку, точь-в-точь как токующий каменный глухарь. Рассмеялись и гости, и дородная лесничиха, и дети — девчонка и мальчишка, лет по десять каждому.
— Затемно отправимся, — продолжал лесничий, — на лодке дойдем до Лиственничного бора. Там они токуют. Собак не надо. В бору сушь, а свету и прозрачности столько, что воробья на другой опушке увидите.
Леонид сам очень осторожно завел разговор о своем пребывании здесь. Взрослые разговорились, а детишки отправились спать.
— Да, Ефим, а когда мы с тобой тигрицу слышали, помнишь, в скалах ревела? — спросил Леонид.
— Как когда? — удивился Ефим. — Я тогда к таксаторам подался, а ты у озера ночевал. Вот когда.
— День, число какое? — спросил настойчиво Леонид.
— Число… Да третье. Я у таксаторов бумаги подписывал. Дату ставил. А на другой день ты домой отправился. Озерко на лодке переплыл, а там пеше. Лодку я потом взял. На обратном пути от таксаторов…
Как и договорились, Ефим отвез их еще задолго до рассвета к Лиственничному бору. Они быстро поставили палатку, но костра не разводили. Изредка с озера доносилось мягкое, но четкое в утренней тишине всплескивание рыбы.
— Слышь, глухарь играет! — шепотом проговорил Ефим и присел на корточки, словно так было лучше слышно.
Подражая Ефиму, Андронов тоже присел и услышал далекое-далекое постукивание, действительно напоминающее щелчок ногтем по спичечному коробку.
— Недалече… В километре, — снова прошептал взволнованно Ефим.
Они пошли в ряд. Бор был чист от подлеска, устлан мягчайшей хвоей и тонкими, хрупкими веточками, которые ломались под сапогами бесшумно.
Пощелкивание слышалось все ближе. Ефим и Леонид пригнулись и перебежками начали приближаться к подернутой тонкой туманной пеленой мари. Передвигались они теперь только в то время, пока токовал глухарь. Однако, выйдя на опушку, они не увидели его. Так уж получилось, что Виктор Федорович первым догадался поднять голову и различил на вершине лиственницы крупную черную птицу. Она сидела, вытянув шею и низко опустив как бы безвольно повисшие крылья. Андронов выстрелил из карабина навскидку. Глухарь дернулся, вскинул крылья, звучно защелкал при взмахах перьями. Но полет птицы был неуверенным. Она быстро теряла высоту и силы, потом врезалась в гущу ветвей, с шумом, кувыркаясь, начала падать и тяжело ударилась о землю.
— Н-да! — протянул Ефим. — С вами я хошь на кабана, хошь на медведя пойду.
Подстрелили еще двух глухарей. Ефим заторопился.
— Вам счастливой охоты, а мне — домой. С подполом возиться. Продукты надо впрок закладывать, а мышей из тайги понабежало видимо-невидимо. Нужно потравить вехом.
— Вехом? — переспросил Андронов.
— Ну да, — кивнул Ефим. — Соку из корней нажмем да и польем крупу. Крупу в подпол, дохлых мышей — вон.
— Вех-то, поди, подсох, — заметил Леонид.
— Да у нас есть, — ответил Ефим. — Только вот задевала жена куда-то бутылочку. Хоть и приметная — треугольная из-под уксусной эссенции, — да запропастилась.