— Вы, конечно, предусмотрели в контракте возмещение ущерба за просрочку?
— Да конечно же нет! Мы было подумали об этом, когда составляли смету, но месье Дилабо, прораб, категорически не советовал, он сказал, что это «создаст нездоровые отношения между представителями разных строительных профессий».
— М-да… классический прием… Мадам Марсиак, тем не менее, у меня еще вопрос. Если вы решили оплачивать труд прораба, разве не затем, чтобы именно он заботился о здоровых отношениях в своей бригаде и координировал работу специалистов?
— Понимаю, что вы хотите сказать. Пусть Дилабо сам и выкручивается, да? Именно это, месье Кантюи, я не устаю ему повторять в течение шести месяцев — и вот вам результат. Забавно, что вы говорите в точности как мой муж… Видите ли, у меня неполный рабочий день, а у Юго полный, потому я и взяла на себя присмотр за ремонтом… на свою голову…
— Скажу, с вашего разрешения, что еще мне представляется очевидным: вы явно грешите избытком доверчивости. Но бесполезно сердиться на вас за это. С 1988 года, когда меня назначили на должность судебного исполнителя, я никогда — повторяю, никогда! — и не слыхал о ремонте, закончившемся в срок. С тем, что сантехника укокошили, встречался, даже с тем, что электрику кишки выпустили, сколько раз сталкивался, а вот с окончанием ремонта в срок — нет. Ни единого раза. Рабочая сила в наши дни — лишний повод отчаяться. — Кантюи состроил гримасу и стал точь-в-точь кот, поскользнувшийся на лужице жавелевой воды. — Само собой, я стану заниматься вашим делом очень тщательно, но проблема в том, мадам, что в вашем досье не названы даже год, месяц и число, когда прораб должен сдать вам работу.
Ага, он все-таки вспомнил, масть какого животного напоминает ему окраска волос клиентки… Как же они называются — эти маленькие собачки, похожие на веник? Чихуахуа? Нет, кажется, не так… Черт, от этого можно с ума сойти. Он продолжил:
— Конечно, устный договор — тоже договор, и все-таки боюсь, как бы средства вашей правовой защиты не оказались чересчур ограниченны… Но, если решусь сказать, есть и еще одно…
Заинтригованная Ариана попросила его решиться. У этого Мориса Кантюи уморительнаяпривычка вытягивать губы, когда он говорит; кружочек, образованный при этом его пухлым ротиком, просто чаровал, казался почти непристойным…
— Как вам известно, главная цель Союза молодых судебных исполнителей — осовременить имидж нашей профессии, подвергшейся, увы, немалой хуле. Мы созданы не для того, чтобы от нас бросало в дрожь бедных людей. По крайней мере, не только для того. Для нас дело чести — предложить нашему клиенту толковый совет. А только что, — добавил он, — фотографируя помещения второго этажа, я стал невольным свидетелем вашего разговора с месье… э-э… Бушикряном. Маляром. Мадам Марсиак, простите меня за дерзость, но так никуда не годится. Ни на секунду не поверю, что месье Бушикрян говорил серьезно, утверждая, будто самая шикарная окраска с патиной в 2002 году — это окраска вздувшаяся. Ну а вы… вы были с ним слишком деликатны, слишком уступчивы… Вы говорили с ним… вы говорили с ним — как женщина. А когда командуешь ремонтом, нужно быть мужчиной или, если нет такой возможности, быть женщиной, которая ведет себя как мужчина.
Ариана даже вздрогнула.
— Что вы сказали, месье Кантюи? Ох, как интересно! А как же говорит с малярами женщина, которая ведет себя как мужчина?
— Давайте разберемся… Если позволите сказать, в вашем случае, с вашим изяществом, нет смысла махать кулаками и изображать грубую силу — этот номер все равно не пройдет. Значит, надо заставить себя уважать. Но как? Вы могли бы сказать… Вот только один пример, мадам Марсиак. На мой взгляд, вы могли бы сказать: «Экий вы забавный, месье Бушикрян! Я в восторге от вашей выдумки насчет „шикарных вздутий“. И, поскольку у меня тоже неплохое чувство юмора, отвечу вам так: если через два часа я снова увижу пузыри на свежеокрашенной стене лестничной клетки, я возьму вот эту банку с краской и выверну ее, всю целиком, на ваш новехонький автомобиль, чтобы вы — в шикарной разноцветной машине — тоже почувствовали себя человеком третьего тысячелетия!»