— Вы еретики. Ваша ересь угрожает Святой Матери Церкви. Долг всех защищать Ее повсюду.
— Тридцать сребреников.
Офицер, казалось, рассердился, но не забыл цели этого дня.
— Если ты не слышала про Англию, то не слышала и про Кромвеля.[109]
— Кто он?
— Он умер.
— Он ваш король? Он вас завербовал?
— Нет. Наоборот. — Драгуну начало вспоминаться то, чего лучше не вспоминать, то, что много лет назад навсегда определило его жизнь. Детство, зрелища этого детства и его наводящие ужас звуки. Жесткие голоса Англии. — Да, пожалуй, что так. Можно сказать, что он меня завербовал.
— Тогда я проклинаю и его имя, и всю его семью.
Офицер вздохнул. Распутывать пришлось бы так много, а он был уже стариком теперь, ему уже за сорок. Девочка даже не знала, где находится Англия. С чего он мог бы начать?
— Да, — сказал офицер устало. — Ты проклинаешь его имя. Я проклинаю его имя. Мы вместе проклинаем его имя. А в воскресенье ты отречешься.
В это воскресенье, пока ладан щипал ей ноздри, а блудное многоцветье религии короля обжигало ей глаза, Марта Шеньи тринадцати лет с сердцем, обремененным горем, которое она причиняла отцу, и сознанием, что ей никогда не будет дозволено объяснить, отреклась от своей веры. Она поставила знак в регистре против своего имени, а офицер драгунов расписался как свидетель. А расписавшись, поднял глаза на священника и сказал на своем языке:
— Важно ли, какая дорога, если она ведет в Рай?
Марту Шеньи в тот же день отвезли в Union Chrétienne[110] по ту сторону Монтань-Нуар, чтобы ее воспитывали добрые сестры. Цена ее воспитания будет добавлена к подати, которую задолжал Пьер Шенье.
На следующей неделе драгуны покинули город. Число еретиков уменьшилось со ста семидесяти шести до восьми. Упрямцы находятся всегда, но опыт подсказывал, что они, когда их остается горстка, никакого влияния не имеют и доживают свои жизни в горечи и отчаянии. Драгуны направлялись на юг взяться за свою работу на новом месте.
Восемь упрямцев сверх прошлого были обременены теперь и невыплаченной податью обращенных с добавлением как стоимости воспитания их собственных детей в католичестве, так и многочисленных других повинностей. Указ запрещал им заниматься своим ремеслом или наниматься в работники к исповедующим религию короля. Кроме того, им воспрещалось покидать свои дома и искать землю обетованную где-нибудь еще. Через две ночи после отъезда драгунов Пьер Шеньи, плотник, вдовец, вернулся в свою мастерскую. Он достал фонарь, который изготовил, и вытащил три стекла. Из кучи обрезков, настолько ничтожных, что солдаты побрезговали их жечь, он достал три тонких буковых прямоугольника. Он бережно вставил их в пазы, липкие от бараньего жира. Затем зажег свечу и закрепил сверху колпак. Лишившись трех из четырех своих стекол, фонарь уже не светил во все стороны, но он бросал более яркий, более чистый свет туда, куда его поворачивали. Пьер Шеньи, плотник, вдовец, будет следовать за этим светом до конца. Он подошел к двери своей мастерской, поднял щеколду и вышел в холодную ночь. Желтый луч его фонаря, чуть дрожа, протянулся к лесу, где другие упрямцы ждали, чтобы он присоединился к их молитве.
БРАМБИЛЛА
Brambilla. Перевод И. Гуровой
Расскажу вам, как я научился спуску. Мистер Дуглас в то время все твердил, что я езжу, как почтальон. У него, кроме гоночного, была еще эта старая машина, ручки верх, торчат ну, спереди просто рыночная корзинка, и иногда он ездил со мной на ней. Я думал, что он это делает, просто чтобы поставить меня на место, но он был хитер, он показывал мне, чего я должен добиваться. Я хочу сказать, он не держался со мной наравне весь день, проедем столько-то, а дальше он посылает меня по холмам одного. Вверх по склону, вниз по склону — история всей моей жизни.
И вот как-то думаю: тренировка окончена, а он потащил меня верх на Маунт-Моран. Просто крутит педали, губы сжаты, задает скорость, а я сзади. Мы уже поработали семь-восемь часов, и солнце над равниной совсем оранжевым стало, и я не понимал зачем, потому что он ведь меня до последнего не выжимал. Я сидел у него на заднем колесе, и никаких проблем. Одолели мы все крутые петли, и он останавливается на обочине, и мы глядим на солнце, и он говорит:
— Так вот, Энди, сейчас я научу тебя спуску.
И, просто жуть берет, достает он маленький ключ и отвинчивает свои тормозные колодки и отдает мне.
— Тебе надо только продержаться, и выпивка за мной.
Я, значит, прячу его колодки, а он уже катит, и я за ним, и сначала думаю: ну, если он тормозом не пользуется, так и я не стану, да только на втором или третьем повороте жму на него вовсю, а этот старый хрычик, этот летающий, мать его, почтальон, катит вниз передо мной и просто своим телом притормаживает — приподнимется в седле, а потом пригнется, и использует каждый дюйм дороги, ну и я иногда прохожу поворот, как он, без тормозов, и ору во всю глотку, но он рот держал закрытым до конца спуска, мистер Дуглас.
109
Английский диктатор, фанатик-пуританин, Оливер Кромвель, подавляя ирландское восстание 1641–1650 гг., расправлялся с католиками самым жестоким образом.