Детей?
Это не может быть правдой. Наверняка тут какая-то опечатка, если только у второго ребёнка не другая фамилия. Я продолжаю читать.
Семья Даунер подтверждает, что оба их ребёнка не появлялись дома уже двадцать четыре часа. По свидетельствам очевидцев, Пенелопа Даунер, пятнадцать лет, и её брат, Тимми Даунер, двенадцать лет, вошли в лес неподалёку от их дома в Хэнгин Хилл, и больше их не видели.
Тимми Даунер. Пенелопа Даунер. Как Тимми называл сестру?..
Я охаю: Пенни!
Лес начинает кружиться перед глазами, а сердце бьётся где-то в горле. Протерев глаза, я вчитываюсь в статью снова. Тимми ведь не такое редкое имя. Даже не знаю, почему я всполошился: понятно же, что это не тот Тимми, которого я знаю. Этот пропал тридцать лет назад и теперь был бы уже очень старым. Меня разбирает смех, но он выходит писклявым и наигранным. По спине пробегают мурашки. Я переворачиваю страницу.
Трагедия в Хэнгин Хилл
Это заголовок. Я быстро пробегаюсь глазами по тексту.
Прошлой ночью Генри Даунеру и его жене, Кэролл Даунер, сообщили, что их сын, Тимми Даунер, погиб вследствие трагической случайности. Патологоанатомы подтвердили, что Тимми Даунер поскользнулся на камне и ударился головой. Родители попросили не беспокоить их в это тяжёлое время. О погибшем они говорят как о «самом добром и любящем сыне и брате, о котором только можно мечтать, да покоится он с миром среди ангелов». Пока не поступало новостей о Пенелопе Даунер, которая, по свидетельствам, была с Тимми в то утро.
Под короткой заметкой напечатана фотография мальчика. У него платиново-светлые волосы, ясные зелёные глаза и ямочки на обеих щеках. На нём слегка великоватая футболка с надписью «Драконий Жемчуг Зет». Он улыбается в камеру, и при виде этой улыбки я роняю газетную страницу на землю.
Потрясение настолько сильно, что хочется кричать, но печаль оказывается сильнее. От неё всё вокруг словно замирает, а звуки исчезают. Я всегда думал, будто печаль должна быть громкой и состоять из кучи всхлипов, а оказывается совсем наоборот. Для меня, по крайней мере.
Едва ноги снова начинают меня слушаться, я вытираю нос и бросаюсь бежать. Когда я проношусь мимо деревьев, они сливаются в единую зелёную полосу. Я знаю, где найти Тимми, потому что сам на его месте пришёл бы именно туда. Чем дальше в лес, тем сильнее горят лёгкие и дрожат ноги, пока я не останавливаюсь в паре метров от Человека из Веток.
Тимми стоит спиной ко мне, глядя на окаменевшее дерево, которое покрывает чудовище. Я не знаю, что сказать, поэтому молчу ещё пару секунд: я никогда раньше не видел настоящее привидение. Я не хочу в это верить, ведь я прикасался к Тимми собственными руками, слышал его дыхание, чувствовал тепло, когда мы убегали от лисы. Разве призраки не должны быть прозрачными и холодными?
«А кто такое сказал? Разве в фильмах не так?» – отвечает на каждый аргумент голос в моей голове.
Мне хочется говорить спокойно, чтобы голос не срывался, но когда открываю рот, дрожь унять так и не выходит:
– Тимми?
Он оборачивается, поправляя свою красную шапку, как обычно. Выходит, так он пытается спрятать от меня рану, которую получил, когда упал. Если подумать, то с нашей первой встречи я ни разу не видел, чтобы он ел или пил. Призракам для жизни еда не требуется. И поэтому же его не затягивало в логово в корнях, когда он прижимал камень к дереву, – точнее, тогда вообще ничего не случилось, ведь Человеку из Веток нужны живые люди, а Тимми уже мёртв. Какая чудищу польза от мертвеца?
В голове проносятся другие упущенные детали. Например, почему Тимми чувствовал себя не в своей тарелке рядом с людьми: может, он боялся, что его узнают. Или то, как он отдал мне свою куртку, хотя было очень холодно. Я стараюсь сдержать эмоции и не могу отвести глаз от Тимми. Мне о стольком хочется его расспросить.
– Ари? Что ты здесь делаешь? – спрашивает друг полным беспокойства голосом, отчего всё внутри дрожит только сильнее.
– Тимми Даунер, – шепчу я.
Он вздрагивает, и ещё долгое время никто из нас не осмеливается произнести ни слова. Наконец Тимми прерывает тишину:
– Я знал, что это лишь вопрос времени, прежде чем ты узнаешь правду. Я хотел тебе рассказать, правда хотел, но не знал, как.
– Но это же невозможно… ты… ты не можешь быть мёртв!
Не знаю, что такого особенного в этом слове, но почему-то его очень тяжело произносить вслух. Вы никогда не замечали? Когда кто-нибудь умирает, люди изобретают миллион разных способов сказать об этом. Вечно звучат слова типа «Мне жаль, что она скончалась» или «Его больше нет с нами», или даже «Она заснула вечным сном». Никто никогда не говорит, что человек умер, хотя именно это и произошло, и если сказать об этом вслух, ничего не изменится.