— Мама! — закричала я, в отчаянной попытке бросившись к двери, и она открылась.
Ашит поймала меня за шиворот и втянула в дом. Сила у нее была совсем не старушечья. Шаманка, несмотря на видимую дряхлость, была женщиной крепкой. Она забрала у меня ведра, а я опять взялась за ручку, собираясь вернуться на улицу.
— Куда?! — строго рявкнула Ашит.
— Там Уруш, — ответила я хрипло.
— Никуда он не денется, — отмахнулась шаманка. — Турым не боится метели. Скоро сам придет. Раздевайся, сейчас дам отвар. Согреешься и вернешь себе силы.
Я еще немного постояла у двери, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за нее. Я надеялась, что Уруш поскребется, просясь домой. Однако ничего, кроме воя ветра, я так и не услышала.
— Ашити.
Вздохнув, я сняла теплую шубу и прошла к очагу. Шаманка сунула мне в руки деревянную кружку с отваром и велела:
— Выпей всё. Он горький, пей сразу.
И пока я давилась снадобьем, Ашит вернулась к своим приготовлениям. Я посматривала на нее, но продолжала ждать турыма. Даже то неведомое, ради чего мы встали посреди ночи, отошло назад, уступив место тревоге за моего любимца. Бросив на меня взгляд, Ашит что-то проворчала и направилась к двери. Она открыла ее и гаркнула, перекрыв рев ветра:
— Уруш!
И в дом вкатился снежный комок, сверкая бусинами довольных глаз. Он стряхнул снег на Ашит, а затем помчался ко мне. Налетел, едва не сбив со скамейки, и отскочил от нового окрика хозяйки.
— Успокоилась? — строго спросила Ашит.
— Да, — кивнула я, потянувшись, потрепала турыма и погрозила ему пальцем: — Ты меня напугал. Как тебе не совестно?
Не знаю, насколько турымам бывает стыдно и бывает ли вообще, но Урушу это чувство явно было незнакомо. Он снова встряхнулся, обдав меня брызгами растаявшего снега, и ушел к лежанке, кажется, собираясь спать дальше. Я тихонечко позавидовала ему, потому что борьба с ветром вымотала меня всего за несколько минут, а снадобье еще не начало действовать. И я скрыла зевок за ладонью, памятуя из прошлой жизни, что распахивать зев при наличии чужих глаз неприлично.
— Уже близко, — произнесла вдруг Ашит. — Как много крови… Ох… Смерть идет по пятам. Если не поторопятся, она настигнет.
— Кого? — я обернулась к шаманке.
— Танияр ранен, его кровь. Я чую.
— Кто такой Танияр?
— Уйди, — вместо ответа велела мать. — Уйди, Ашити. Позову.
Насупившись и ворча себе под нос, я ушла в умывальню. Там уселась на пол и закрыла глаза, решив, последовать примеру турыма. Однако зелье и стук в дверь заставили меня вскинуть голову и прислушаться.
— Кладите сюда, — велела Ашит. — И уходите.
— Мы должны знать… — начал неизвестный мне мужчина, но шаманка прервала:
— Узнаешь, когда наступит день. Сейчас идите, Смерть почти нагнала его. Уходите!
И больше никто не спорил. Я слышала шаги нескольких человек, затем скрипнула дверь, сделав на мгновение громче вой ветра, а после снова закрылась, и в доме воцарилась тишина. Ненадолго. Дальше зазвучал хот. Его глухие мерные удары показались мне ударами сердца. Бум… бум… бум… Обряд начался.
Я сидела, прижавшись спиной к стене, и слушала тихий монотонный напев Ашит. Слов было не разобрать, но они и не предназначались для меня. Моя названная мать говорила с Белым Духом, вымаливая у него жизнь для мужчины, который истекал кровью. И только удары хота продолжали оставаться самыми четкими и понятными звуками. Бум. Бум. Бум.
Снаружи продолжал завывать ветер. Он поднимал с земли снег, кружил его в стремительном вихре и снова кидал на землю. Холод, словно громадный коварный змей, полз по стылой земле, отыскивая себе жертву, чтобы накинуться на нее, поглотить и заморозить в своей ненасытной утробе. А где-то там, в этом снежной безумии, шли люди. В их сердцах была тревога за того, кто сейчас лежал в доме шаманки. И Смерть была всё еще где-то поблизости. Но куда она пойдет после того, как Ашит отнимет ее добычу? Быть может, за одним из мужчин, спешивших вернуться в поселение? Или же змей Холод опередит ее и заберет себе тепло живой плоти?
Прикрыв глаза, я облизала вдруг пересохшие губы и начала раскачиваться под звук ударов в хот. Бум. Бум. Бум.
— Беги, охотник, беги, пока не стал дичью, — прошептала я, представляя тех, кто сейчас боролся с обезумевшим ветром.
Не знаю, что говорила Белому Духу Ашит, я по-прежнему не разбирала ее слов, но мотив уловила и теперь мычала его себе под нос, всё более уходя от реальности, жившей своей таинственной жизнью за стенами лихура. Я перестала думать о людях, оставленных в царстве снега и холода, их образы скрыла от меня белая пелена. И о раненом я тоже не думала, ему принадлежали мысли шаманки. И даже к Белому Духу я не взывала, у него сейчас были иные заботы. Я просто плыла по реке из звуков, растворялась в метели, бушевавшей снаружи, таяла, как снег, занесенный на ногах в теплое жилище…