Признаться, я даже ощутила грусть. Всего за несколько дней я успела привыкнуть к беловолосому мужчине с синими глазами. Его молчаливая основательность и внутренняя сила чем-то напомнили мне несокрушимую крепость, за стенами которой можно было чувствовать себя в безопасности. Однако мне было, чем занять свою голову, и потому мысли о Танияре терзали меня недолго.
Шаманка продолжала обучать меня. Я внимательно слушала про травы, запоминала их названия и назначение. Оказалось, что учиться мне нравится, и я с удовольствием впитываю новые для себя знания.
— Ирхыз только на полную луну собирай, — говорила мне мать, держа в руке сухую веточку с широким листом. — Как только цветы появятся, смотри на небо. Раньше сорвешь, силы не будет. Позже — толку, больше вреда. А если всё верно сделаешь, от морозной хвори, что дитя, что взрослого исцелишь. Жар снимет, сон добрый даст. Запомнила?
Если бы она вываливала на меня все свои знания о травах разом, я бы не запомнила ничего. Однако Ашит была мудрой и учить умела. Показав два-три вида травы, она прекращала говорить о сборах, давая мне возможность рассмотреть и повторить всё, что она рассказала. Шаманка слушала, поправляла и хвалила меня. Это было приятно.
После травоведения, как я сама назвала наши уроки, мы переходили к следующему. Мама учила, где нажать, а где погладить, чтобы унять боль. Она называла это «лечить руками», а у меня всплыло в голове слово «массаж». Но как не назови, а знания были полезными. Ашит даже дала мне себя на растерзание, указав на поясницу.
— Ноет, — сказала она. — Лечи.
Скажу честно, мне было страшно. И пока я осторожно нажимала на спину матери дрожавшими от волнения пальцами, она вывернулась и с ехидством спросила:
— Хочешь упрямством взять? Будешь гладить, пока само не пройдет? Или руки слишком нежные? Так сейчас найду дело, сильней воина станешь.
— Красота женщины не в силе, но в ее изяществе и хрупкости, — наставительно произнесла я, вдруг вспомнив очередной изречение кого-то из прошлого.
— Так с тебя красивой только пыль смахивать, — усмехнулась шаманка и велела: — Делай, как учила.
Когда я закончила, Ашит поднялась с лавки, покривилась, держась на спину, а потом улыбнулась:
— Легче стало. Постаралась, дочка.
— А чего кривишься?
— Так не девушка юная с лавки-то прыгать. Прошла спина.
Вот так и проходили наши дни. А еще я шила кулуз. Рукоделие, как выяснилось в процессе, я любила меньше учебы. Оно меня раздражало. К тому же, нашивая бусины и пластины на кожаную полоску, я исколола пальцы. Бранилась себе под нос, сыпля ругательствами на родном языке, но продолжала работать, потому что Ашит ответила на мой вопрос о том, когда же мы поедем к людям:
— Как дошьешь кулуз, так и начнем собираться.
— Я его уже почти дошила.
Шаманка посмотрела на меня и улыбнулась:
— Значит, скоро и пойдем. Агыль недолго уж ждать осталось.
— Агыль? Кто такой Агыль, мама?
— Как закончишь кулуз, так и узнаешь, — лукаво ответила шаманка. — Не томи Агыль.
И вот что пришло мне в голову — все-таки странная вещь память. Бранные слова я помнила отлично, хоть и точно знала, что не пользовалась ими раньше. А кто я и что со мной произошло — нет. Несправедливо! Однако факт остается фактом, ругалась я, как какой-нибудь пьянчужка, пока ранила себе пальцы, но даже имя, данное мне от рождения, оставалось скрыто пеленой забвения.
А к ночи я закончила свою работу. Но это не было единственным предметом одеяний ученика шамана. Еще полагался бесформенный красный балахон. Но тут мне повезло. У Ашит осталось ее платье со времен обучения. Ростом она была немногим ниже меня, потому балахон оказался чуть выше щиколотки, но ноги скрывали меховые сапоги, так что покров тайны не был открыт.
Да и рукава… Белый Дух! Они были длинным, с прорезью для ладони, которую скрывал кусок материи, нашитый сверху. Представив, как я буду ходить с завесой из висюлек на лице и в платье, в котором должна запутаться в первые же несколько минут, признаться, меня захлестнули сомнения, что такой наряд вообще предназначен для ношения.
— Не убирай кулуз, Ашити, — велела мать, когда я сложила в опустевшую миску свой головной убор и собралась унести ее. — Так быстрей его надеть.
— О чем ты говоришь, мама? — спросила я, опустив миску на стол.
— За нами уже спешат, — ответила шаманка, глядя в белую пелену, взметнувшуюся за окном. — Орсун не справится.
— А это кто? — нахмурилась я.
— Знахарка, — Ашит направилась к сундуку. Оттуда она достала свои ритуальные одеяния, мое платье и кинула его мне. — Одевайся сейчас. Потом будет поздно. Будешь мне помогать.