Повернувшись к реке, отыскиваю глазами лодку. Подойдя к базальтам, Монни резко изменила свой характер. Она сразу перестала петлять, а, вытянувшись в струнку, тихо заструилась вдоль южного края потока. Выжженные пожаром берега остались позади; тонкая ниточка реки голубеет сейчас сквозь пышную зеленую рамку. В просветах иногда видна лодка; она, далеко опередив меня, беззвучно скользит по воде. Таюрский и Куклин бредут рядышком, о чем-то оживленно беседуя; еле видна сгорбившаяся над рулем фигура Бонапарта.
Жадно впитывая в себя новые впечатления, стараясь не пропустить ничего интересного, я шагаю по базальтам вслед за лодкой.
Лавовый поток имеет здесь в ширину не меньше двух километров. Со стороны реки вдоль всего южного его края тянется приблизительно пятидесятиметровая зона так называемых глыбовых лав. Это и в самом деле хаотическое нагромождение оплавленных и окатанных глыб базальта самого разнообразного диаметра — от дециметра до одного-двух метров. Оно образовалось еще в то время, когда раскаленная лавовая река двигалась вдоль долины Монни. К краям движущегося потока непрерывно оттеснялись обломки уже застывшей лавовой корки, которые продолжали еще некоторое время перекатываться в виде рыхлых глыбовых скоплений. Перекатываясь, горячие куски базальта быстро обтирались друг о друга, теряли свои острые углы и приобретали округлую, а иногда и шарообразную форму. В некоторых случаях они были еще достаточно горячими и спекались в довольно прочный агрегат. Обычно, однако, остывшие глыбы нагромождались друг на друга, образуя крайне неустойчивые валы. Ходить по ним очень трудно и даже опасно.
Совершенно такую же картину можно видеть во время ледохода на больших реках. Льдины оттесняются течением к берегам, где они с шумом и треском громоздятся в высокие, непрестанно обваливающиеся под собственной тяжестью барьеры.
За зоной глыбовых лав, обрамляющих поток, идет главная, центральная его часть. Это «фарватер» лавового потока. Он имеет совсем другой вид. Вплоть до противоположного его края тянутся так называемые волнистые лавы. Передо мной постепенно развертывается совершенно своеобразная, поражающая воображение картина. Она больше всего напоминает огромную, вздыбленную бурей и внезапно окаменевшую черную реку. Насколько хватает глаз, мрачные каменные волны бегут одна за другой нескончаемой вереницей. Одни из них направляют свой бег вниз по долине, другие сворачивают в стороны и разбиваются о пологие, заросшие лиственницей и березой склоны. Контраст между угрюмым лавовым потоком и сверкающими яркой веселой зеленью склонами совершенно поразителен! Я начинаю понимать недоумение летчиков, впервые увидевших из своего поднебесья эту незабываемую, ни с чем не сравнимую картину. Здесь, на земле, контраст еще больше подчеркивается абсолютно безжизненной поверхностью лап п кипением всяческой жизни за пределами базальтового потока. Я с удивлением замечаю, что вокруг меня перестали виться комариные тучи. Неужели исчезли? Да, ни одного комара! Даже такая вездесущая тварь и та, видимо, не решается летать над сухой, как Сахара, постоянно продуваемой ветром поверхностью базальтов. Поистине мертвая река на живой земле!
Чтобы немного отдохнуть н осмотреться, сажусь на базальтовую волну и наскоро закуриваю.
Поверхность лавового потока дает много пищи для размышлений и важных выводов. Прежде всего не подлежит ни малейшему сомнению, что она является и поверхностью его застывания. Никакого почвенного слоя, никаких следов начавшегося разрушения, как я и предположил, осмотрев принесенный к устью Монни образец базальта, здесь еще не видно. В любом месте, где я ударяю своим молотком, лавы одеты тоненькой смолисто-черной корочкой закалки, образовавшейся в результате быстрого охлаждения их поверхности.
Температура текущего базальтового расплава колеблется от тысячи ста до тысячи трехсот градусов; температура в долине Монни меняется примерно от двадцати пяти тридцати градусов лотом до минус шестидесяти — шестидесяти пяти градусов зимой. Следовательно, в любом случае температурный перепад у поверхности потока превышал тысячу градусов. Этого достаточно для мгновенного образования твердой, стекловатой оболочки на лавах.
За время, прошедшее после извержения, корочка закалки успела лишь покрыться тончайшим матовым налетом, какой можно встретить у долго пролежавших в земле стекляшек. Местами на ней появились узорчатые пятна зеленоватых, красноватых и желтоватых лишайников — единственных растений, но нуждающихся для своего питания в почве.
Лабаз на Монни закончен. Остается поднять наверх тяжело груженный вьючный ящик
Медленно по узкой и спокойной Монни тянут бечевой лодку
Так выглядят базальты у края лавового потока
«Монни» в переводе с ламутского означает «каменная река»; не правда ли, похоже?
Олень — самый крупный из Петиных трофеев
Пешком по лавовому потоку
Лавовый вал коробления с провалившимся сводом
Мне приходилось видеть такие лишайники на некоторых лавах Камчатки, излившихся на землю всего лишь несколько лет назад!
Естественно, что поверхность лавового потока полностью сохранила спои структурные особенности. Повсюду видны необыкновенно эффектные признаки течения жидких базальтов. Это так называемые канатные лавы. Всякая вязкая жидкость — густой мед, смола, сапожный вар или, наконец, силикатный расплав, каким является лава, — течет, образуй на поверхности ряд набегающих друг на друга «валиков» или «канатов» различного диаметра. Поверхность текущей лавы почти всегда сморщивается подобным образом. Это и отличает ее от жидкости с малой вязкостью, например от текущей воды или растительного масла, поверхность которых может быть ровной, как зеркало. Лавы затвердевают очень быстро, поэтому такие «канаты», раз образовавшись и окаменев, сохраняются уже навеки.
Оглядываясь, я ясно различаю канатные лавы на волнообразных изгибах потопа. Они всегда выгнуты в сторону движения и позволяют проследить все детали течения раскаленного расплава. Вот он двигался прямо вниз по долине; вот большая огненно-жидкая струя круто свернула к левому склону реки. Л здесь, как раз у застывшей волны, на которой я сижу, образовалось небольшое завихрение — лава пологой воронкой уходит вниз. Изумительная картина, нахватывающая своей мощью и красотой! Ведь все эти изящные линии изгибов и поворотов, вся эта застывшая рельефная карта могучего движения создана лавой — текущим камнем!
Боясь потерять своих спутников, которые потихоньку идут по реке вдоль глыбового барьера, я поднимаюсь и быстро иду вперед, стараясь догнать лодку. Уже вечер, а до лиственницы, на которой подвешен мешок с продуктами, еще далеко. Мне хочется во что бы то ни стало добраться до этого места и убедиться в целости нашего запаса. Мое беспокойство усиливают многочисленные следы медведей, которые я встречал нынче утром на берегу,
Пройдя по базальтам еще около трех километров, вижу круто поднимающийся в небо столб дыма. Это ребята остановились на ночлег и уже разожгли костер. Как приятен вид и запах дыма в таких безлюдных местах! Дым говорит о друге, о тепле и отдыхе! Спешу к лагерю!