Проделанный сегодня путь достигает восемнадцати километров. Это очень много, если принять во внимание огромный вес набитых образцами мешков. По пути к вулкану этот же участок потока мы прошли только за два дня.
Но вот показалась знакомая излучина лавового потока. С некоторой тревогой Таюрский еще издали высматривает дерево, на котором было подвешено оставшееся здесь снаряжение и, главное, запас продуктов. Три прошедшие недели — совершенно достаточный срок, чтобы какой-нибудь медведь случайно набрел на наш склад, заинтересовался им и попытался разграбить. Мы так много говорили сегодня о такой возможности (ах, как много там вкусных вещей!), так часто припоминали подходящие к случаю примеры из таежной практики, что к концу дня уже почти уверили себя в неизбежной потере оставленного запаса.
Еще поворот — показались мощные родники, а за ними светлая полоска речки. Там, в густых зарослях тальника, спрятана наша лодка. А вот справа, у границы базальтов, небольшая группа лиственниц. На самой высокой из них, в десяти метрах от земли, огромным осиновым гнездом покачивается брезентовый тюк.
Все в порядке! Сегодня мы можем отпраздновать свое возвращение неслыханным пиршеством. Хлеб, оленина, чай с сахаром и сгущенным молоком, печенье — неужели все это существует не только в воображении, но и на самом деле! Да, существует, об этом определенно говорит тяжесть в желудках, которую мы ощущаем, закончив ужин и пробираясь в палатку.
Следующие двое суток мы вкушаем в этом лагере заслуженный отдых. Какое счастье проснуться утром с мыслью, что сегодня никуда идти не нужно, что лямки рюкзака не будут больше резать плечи и что растертые ноги могут ступать по мягкой траве зеленой лужайки!
Пока Таюрский с Бонапартом конопатят и смолят разошедшиеся в лодке швы, мы с Куклиным приводим в порядок геологическую карту долины Монни и дневник последних дней похода. На траве у палатки разложены все собранные образцы, и мы еще раз любуемся чудесной коллекцией вулканических бомб и необычайно легких пемзовых и шлаковых лав вулкана.
Бьющие из лавового потока родниковые воды, прежде чем собраться в едином русле, текут многочисленными ручейками с чистой, как слеза, водой. Еще в прошлый раз мы заметили в них много крупных хариусов. Темные радужные плавника стремительно бороздят мелкую воду, как только на нее падает тень человека. Я пытаюсь удить в этом естественном садке; мы давно не пробовали рыбы, и мной руководит не только спортивный интерес. К сожалению, мне не хватает осторожности и терпения.
Гораздо удачливее Саша. Вырезав очень длинную удочку, он осторожно подкрадывается к одному из ручейков с теневой стороны и, сидя на корточках, медленно заводит леску с наживой. Часа через два он приносит к палатке шесть великолепных рыбин, из которых Бонапарт готовит самый изысканный ужин.
Наконец мы оттолкнулись от гостеприимного берега. Теперь все шестьсот километров обратного пути лодка будет свободно плыть по течению. Никому не нужно отныне брести по гальке и илу, через кусты и скалы и тянуть за собой бечеву. Прошедшие два месяца нас отнюдь не избаловали. Мы так приучены к борьбе за каждый метр пути, что сейчас и испытываем нечто вроде неловкости.
Течение мягко подхватывает плоскодонку и несет ее вниз без малейших с нашей стороны усилий. Только рулевой время от времени шевелит своим коротким веслом, чтобы лодку не нанесло на корягу или не развернуло боком по течению. Руки, ноги, плечи — все отдыхает.
— Прямо курорт, — говорит Петя, — плавучий дом отдыха после экспедиции!
Мимо проносятся живописные берега Монни. Течение несет лодку со скоростью около семи километров в час. За последнее время мы так привыкли к малым скоростям, что еле успеваем заметить знакомые места. Вот промелькнул последний язык лавового потока. Черные базальты просвечивают сквозь пожелтевшую листву тальника.
Я встаю во весь рост, чтобы кинуть последний взгляд на долину вулкана. К сожалению, уже поздно — за круглым поворотом реки на момент появляется и сейчас Же исчезает каменный хаос глыбовых лав. Эти глыбовые нагромождения отсюда кажутся совсем безобидными; трудно поверить, что всего несколько дней назад их страшные лабиринты доводили нас до отчаяния. «Что пройдет, то будет мило»!
Плыть по течению не только приятно, но и интересно. Мы движемся совсем бесшумно и поэтому, внезапно вынырнув из-за поворота реки, застигаем врасплох то утиный выводок, то большую стаю гусей, мирно ощипывающих осенние ягоды.
— Поразительно, стоило нам отойти от базальтов, как весь мир переменился! — говорит Саша. — Там, наверху, мертвое царство, а здесь опять все ожило!
— Все дело в воде, — отвечаю я, — нет воды, нет и жизни! Раньше я думал, что это типично для юга, а теперь вижу, что и за полярным кругом законы те же!
— Без воды и ни туды, и ни сюды, — громко напевает Петя, выравнивая лодку.
К концу этого дня без всякого труда мы достигли устья Монни. Раньше этот же переход потребовал много трудов и гораздо больше времени. Пройдя устье Монни, Петя направляет лодку к правому берегу Уямкунды, где видны еще остатки шалаша из древесной коры.
Первым делом нас интересует состояние оставленного здесь лабаза. Пока Бонапарт готовит ужин, а Куклин занимается устройством палатки, мы с Таюрским переправляемся к устью Монни и разыскиваем три заветных дерева с высоко вознесенным на них срубом. Подойдя к лабазу, Петя протяжно свистит.
Трава под деревьями сильно вытоптана медведями. К реке ведут многочисленные следы. Почти на каждом из подпорных столбов белеют глубокие царапины от когтей пытавшегося забраться на них зверя. К счастью, эти царапины далеко не доходят до основания сруба.
— Не так-то просто забраться в наш лабаз! — смеется Петя.
Мне кажется, что. медведям до известной степени помешал разорить этот склад и ясно различимый у сруба запах бензина. Бонапарт (для того чтобы разжигать костер) захватил от устья Ангарки литровую бутылку с горючим. За полной ненадобностью Петя небрежно бросил ее на дно сруба, и бензин просочился сквозь разъеденную пробку. Впоследствии нам не раз приходилось морщиться, когда хлеб, чай или каша отдавали этим неприятным запахом!
Недавно прошедшие дожди сильно подняли воду в реках. Это начался осенний паводок, который обычно приходится в бассейне Колымы на конец августа. В тех местах, где нам приходилось перетаскивать лодку через мели, теперь быстро проносится поток замутненной воды. Путешествие и впрямь превращается в не омраченный усталостью сплошной праздник. Отныне мы пристаем к берегу только для ночлега и среди дня на обед; с раннего утра и до сумерек лодка плывет между празднично расцвеченными берегами. Мимо нас, как на экране кино, непрерывно разворачивается лента зеленого, красного, золотистого осеннего пейзажа. Беззаботно покуривая в бесшумно скользящей лодке, мы спокойно следим и за красотами ландшафта, и за жизнью его обитателей.
Легче всего, конечно, наблюдать за повадками подлинных хозяев этого края — птиц. Чем ближе мы спускаемся к Анюю, тем оживленнее берега Уямкунды и Ангарки. Птиц бесконечное множество; это настоящее их царство. За каждым кустом, за каждой извилиной реки видны все новые и новые семьи и стаи.
Теперь, когда мы застаем тайгу врасплох, у нас есть много возможностей заглянуть в ее повседневный быт.
Каждый вид птиц по-своему реагирует на наше появление. Маленькие буровато-серые чирки, если мы застаем их дремлющими под солнышком на берегу, лениво поднимают голову из-под крыла и ковыляют в сторону, искоса посматривая на лодку. Часто они вовсе не обращают на нас внимания, и я могу спокойно их фотографировать.
Однажды, когда мы проплывали мимо маленькой песчаной косы, пригретая осенним солнышком стайка чирков вообще не пожелала проснуться. Тогда Петя шлепнул по воде веслом и. громко крикнул: