— А что же ты молчал, когда мы ставили лагерь на острове?
— Он сам удочки готовил, — блеснул великолепными вубами Миша.
Лишь в полутора-двух километрах от острова мы набрели на подходящий участок речной террасы. Это была небольшая ровная площадка, покрытая ягелем. Она переходила в пологий склон, на котором среди кустов стланика росла невысокая, но густая трава. Над террасой склонились редкие сухие лиственницы.
— Вот, — воскликнул опередивший нас Миша, — тут все есть — и трава, и вода, и дрова, и ровное место!
— Да, лучшего места для лагеря не сыскать. После обеда, если подозрение не улучшится, переберемся сюда.
— Тут можно ждать погоды хоть неделю, — повеселел Саша.
— Вот беда, дождь перестал, — пошутил каюр.
В самом деле, вялый дождик как-то незаметно прекратился. Хотя воздух и почва были все так же пропитаны сыростью, туман слегка поредел. Когда мы перешли протоку и углубились в лес, подул легкий ветерок. С тополей слетали крупные капли воды, заставлявшие нас отряхиваться и втягивать шею в воротник. Прежде чем войти в палатку, чтобы погреться и обсушиться у печки, я подошел к берегу. У самой воды стоял оструганный и размеченный Николаем колышек.
— Ага, значит с тех пор вода не только не поднялась, но, может быть, даже и упала.
За обедом выяснилось, что наша решимость перебросить лагерь на новое место сильно ослабла. Особенно горячо против переезда по-прежнему возражал Николай.
— С утра вода все время убывает, — убеждал он, — зачем же разводить панику!
— Ну, убывать-то она, пожалуй, и не убывает, но и прибыли, к счастью, не заметно…
Мы остались.
Моросящий дождь много раз сменялся порывистым ветром, гнавшим тучи к морю. К вечеру у нас уже почти не было сомнений в том, что ненастье миновало. Рваные облака все еще цеплялись за горы, но туман над долиной рассеялся. Показался левый ее склон со скалистыми обнажениями. Перед закатом сквозь тучи на момент пробилось солнце и заиграло на мокрых листьях оранжевыми бликами. Похолодало.
— Если погода разойдется, — сказал Миша, — к утру, пожалуй, подморозит.
— Эх, хорошо бы, — вздохнул Николай.
Перед сном я еще раз вышел на берег. Сумрачная река катилась у моих ног. Тяжелые струи свивались длинными жгутами и закручивались убегавшими по течению воронками. В водоворотах кружились щепки, листья и клочья пены. Стремительная масса воды шуршала, шелестела и всплескивала подо мной со зловещей монотонностью. Я зябко передернул плечами и вернулся в палатку, где в печке звонко трещали отсыревшие дрова.
Спали мы неспокойно. Ребята ворочались и всхрапывали. Я часто просыпался. По привычке мне все мерещился перестук дождевых капель, но, подняв голову от подушки, я ничего, кроме шелеста листьев и шума реки, уловить не мог. В конце концов, утомленный бессонницей, я укутал голову одеялом и, повернувшись на бок, провалился в сон…
— Вода! — разбудил меня испуганный голос.
Я вскочил, как подброшенный. В палатку сочился бледный рассвет; за ним тусклой змейкой вползала вода. Она уже опоясала вьючный ящик с оплывшим на нем огарком свечи. Миша торопливо натягивал сапоги, а Саша и Николай удивленно моргали широко раскрытыми, но еще сонными глазами.
Через минуту я стоял перед палаткой. По небу мчались свинцовые тучи. Река поднялась почти вровень с берегом. Местами она проникла на остров.
Между тополями разбегались небольшие ручейки и лужи. В воздухе был слышен ровный глухой гул, — это шумела быстро прибывающая вода. Наводнение!
Лошади почуяли неладное гораздо раньше людей. Они сгрудились у палатки и тревожно пофыркивали, повернув морды к реке. Их топот разбудил Мишу, и только поэтому наводнение не застало нас в постели.
— Миша, седлай лошадей. Саша, снимите с Николаем палатку и готовьте вьюки; я взгляну на протоку и тотчас вернусь.
Спотыкаясь в примятой траве, я перебежал островок. Слава богу, опасность не так велика, как я думал.
Вода залила всю протоку, но ее еще немного — не больше чем по щиколотку. Если не задержимся с вьюками — проскочим благополучно.
Мы торопимся. Постели, посуда, одежда и всякий походный скарб лихорадочно запихиваются в мешки, укладываются в ящики, завертываются, привязываются и перевязываются. Минут через сорок на месте лагеря остается вытоптанная поляна с замешанной на грязи травой.
Тем временем воды в протоке прибавилось вдвое. Теперь это широко разлившаяся река с медленно плывущими корягами. Глубина небольшая, и поэтому коряги то и дело застревают на камнях; на мгновение они замирают на месте, затем, судорожно цепляясь раскоряченными клешнями за дно, грузно перекатываются дальше.
— Скорее, — командует Миша, — берите лошадей под уздцы — и на тот берег.
— Стой, стой, нужны палки, без палок не перебрести.
— Какие там палки! Скорее пошли! — машет рукой Николай.
Но я не слушаю и, отбежав к груде сухого плавника, выламываю длинную тяжелую жердь; так же поступает и Саша.
— Держись ближе, не отставай, — кричит Миша и входит в воду; за ним, осторожно переступая ногами и высоко подняв голову, спускается Зорька.
Я соскальзываю с глинистого берега, и мои ноги охватывает упругая сила ледяной воды; невольно вздрогнув от холода и покрепче опершись палкой о дно, я переступаю вперед. Шаг, еще шаг… С протоки все кажется иным, чем с берега. Впереди раскинулось устрашающе громадное пространство мутной, вздыбленной мелкими гребешками воды. Дальний берег вдруг отодвинулся куда-то невообразимо далеко и поднялся чуть не к небу. В голове всплывают нелепые мысли: кажется, что преодолеть эту водную преграду невозможно. С удивительной ясностью рисуются картины предстоящей катастрофы…
Однако, медленно, метр за метром, мы все-таки движемся вперед. Вот уже близка середина протоки. Глубина увеличивается. Идти становится все труднее. Вода сгруживается у ног и давящими буграми с шумом поднимается выше колен. Если бы не палка, я, конечно, уже много раз потерял бы равновесие. Впереди припадает на колени Николай. На мгновение вода покрывает его с головой. Однако, цепляясь за уздечку и гриву своей лошади, он поднимается на ноги и, отчаянно ругаясь, продолжает брести.
Перед лошадьми вода подпруживается особенно сильно, она уже доходит им до брюха и заливает вьюки. Ев сила так велика, что наша цепочка невольно отклоняется от нужного направления и все быстрее скатывается по течению.
Вот мы уже на середине протоки. Правый ее берег не кажется отсюда безнадежно далеким, но глубина и скорость воды быстро возрастают.
Прежде чем сделать шаг, я переношу палку вперед и, лишь прочно опершись на нее, переставляю ногу. В этот момент стремительная сила потока всякий раз пытается сорвать меня с камней и унести прочь. Мне приходит на память свинцовая обувь водолазов, и я жалею, что не догадался надеть на спину рюкзак с камнями; он сделал бы меня устойчивее. Так поступают опытные таежники при переходе опасных горных рек.
Шаг. Еще и еще шаг. Ледяная вода давно проникла сквозь одежду и обжигает тело холодом. Иногда подпруженная мной волна поднимается выше пояса и у меня перехватывает дыхание. Я стараюсь не смотреть ни вниз, чтобы не закружилась голова, ни на берег, чтобы не прийти в отчаяние от медленности, с которой мы движемся.
Передо мной шагает тяжело навьюченная лошадь, которую ведет Саша; я не отрываю глаз от ее мерно качающегося крупа. Лошадь гораздо устойчивее меня, и в этой устойчивости есть что-то успокоительное.
Уже перед самым берегом я попадаю ногой на большой, очень скользкий валун и едва не падаю. К счастью, в этот момент у меня под рукой оказалась шея замешкавшейся лошади. Я хватаюсь за гриву и с трудом удерживаю равновесие.
Еще несколько минут —. и мы у берега. Лошади с шумом, плеском, поднимая тучи брызг, спотыкаясь и скользя, рвутся вперед. Вот Миша осторожно вылезает на невысокий глинистый уступ, с которого свисли пласты подмытой дерновины, за ним рывком прыгает лошадь. Слава богу, перебрели!
К полудню на высокой площадке, где нам не грозило наводнение, был разбит новый лагерь. Только мы поставили печку и разожгли вспыхивающие порохом ветки сухого стланика, как по еще мокрому полотну палатки с новой силой застучал дождь. Николай витиевато выругался и стал снимать с себя мокрую одежду.