Переправа
— Фью, — свистнул Саша, — пожалуй, здесь не перебраться!
Наш караван вырвался из цепких зарослей пойменного леса и вышел на берег. В уши ударил шум реки. Вздувшаяся от дождей Яна заполнила широкое русло и поднялась до кочковатого луга. Там, где недавно скрежетала под копытами коней сухая галька, раскинулась бурая пенистая преграда.
Я окинул взглядом долину.
— Ребята, развьючивайте лошадей, пусть отдохнут, а мы поищем брода. Поторапливайтесь, не то застрянем до утра, а то и больше.
Через несколько минут на желтой траве выросла высокая груда вьючных ящиков и брезентовых мешков. Никифор прикрикнул на заскулившего вдруг Рутила и вскочил на свою якутскую лошаденку. Я толкнул качнувшегося подо мной Серого; он неторопливо зашагал вдоль берега.
Короткий осенний день давно перевалил за полдень. Неприветливое поблекшее солнце осветило сквозь разорванные тучи правый берег реки. С крутого склона спускались редкие лиственницы и густая толпа кустов стланика. До них не больше двухсот метров — рукой подать, но попробуй доберись!
— Видите, коса, — обратился ко мне Никифор, — а за ней перекат? Лишь бы попасть на нее, а дальше через перекат хорошо пройдем.
— Да, но и до косы не просто добраться. Вон какая стремнина!
— Ничего, за несколько раз налегке переправимся.
Немного выше, за поворотом реки, виден небольшой галечный островок. — Как лезвие ножа, он разделил русло на две неравные части. Между берегом и островом в узкой протоке с глухим шумом неслась тяжелая, как чугун, масса воды; было ясно, что тут глубоко и лошади не достанут дна.
По другую сторону острова река разливалась не меньше чем на полтораста метров; там белели гривы волн над валунами и слышался сильный гул и плеск воды. И стремнина и перекат были чреваты опасностями.
Я знал, что каюр очень опытен и на его мнение можно положиться. Однако разгулявшаяся стихия требовала осторожности.
— Никифор, попробуем сперва сами перебрести на остров, а потом в случае удачи можно начать и общую переправу.
Каюр взглянул на меня своими узкими глазами.
— Ну что ж, попробуем. Только лучше бы вы побыли здесь, я съезжу один.
— Нет, нужно ехать вдвоем, это вернее.
— Ну, поехали!
Он обогнул небольшую группу заметно оголившихся кустов тальника и, поднявшись чуть выше верхнего края островка, направил лошадь к воде.
— Выньте ноги из стремян.
— Хорошо. Только не торопись, Никифор!
От нас до галечной отмели не меньше сорока метров. Струи быстрого потока то расстилаются перед глазами ровной пеленой, то свиваются громадными жгутами или закручиваются маленькими провалами воронок. Стремительная масса воды вызывает головокружение.
Хлестнув лошадь прутом, Никифор обернулся ко мне!
— Если поплывем, ослабьте повод, лошадь сама выберется.
Серый повел ушами и, наклонив голову, скосил темным глазом, как бы спрашивая: «Идти ли?» Это умный старый конь, прекрасно разбирающийся в сплетениях таежных тропинок и хитрых ловушках горных рек. Я слегка подтянул повод и тихонько толкнул коня каблуком: «Иди, ну иди же, Серко!»
Осторожно ступая, Серый спустился с берега и, подняв голову, вошел в воду. Тут же он погрузился по колени, по грудь и затем поплыл. Вздувшаяся волна ударила его в бок. У моей правой ноги закипели буруны. Быстрина тотчас подхватила нас и, развернув по течению, как щепку, потащила вниз.
Все это произошло почти мгновенно. Чтобы не свалиться, я судорожно сжал колени и опомнился лишь после того, как на берегу промелькнул рыжий, словно хвост лисицы, куст тальника. Черт возьми, нас проносит мимо острова!
Действительно, далеко справа от меня скользила уже нижняя половина галечной отмели. Не больше чем в десяти метрах слева неслась поросшая травой пойма, на которой мирно паслись остальные кони и бежали в нашу сторону Саша и Миша.
— Сюда, сюда, правьте сюда! — смутно донеслись до меня их крики.
Лошадь Никифора успела отойти от берега дальше моей, и сейчас ее тащила более мощная струя. Седок, пытавшийся было повернуть к острову, уже прекратил бесплодные усилия; теперь он лишь старался, чтобы его не снесло слишком низко. В полукилометре от нас лес вплотную подходил к реке, и за низкой травянистой поймой уже был виден метровый обрыв, с которого свешивались корни деревьев и осыпались комья земли. Если мы сейчас же не выберемся, нас затянет к обрыву, а тогда…
Обернувшись, Никифор что-то невнятно прокричал и пинками направил лошадь к берегу. Я дернул за повод; конь круто повернул туловище и, достав копытами дно, рванулся вперед. Однако сила течения была такова, что нас едва не опрокинуло; потеряв опору под ногами, Серый снова поплыл. Толчок чуть не выбросил меня из седла; уцепившись за гриву, я с трудом восстановил равновесие. Размокший сыромятный повод выскользнул из закоченевших пальцев и скрылся в пене.
Должно быть, на моем лице отразилась растерянность. Догнавший нас Саша бежал сейчас по берегу наравне со мной и кричал:
— Не бойтесь, не бойтесь! В крайнем случае бросьте коня, мы вас выловим!
Лес и обрыв надвигались со страшной быстротой. Как ни странно, то, что я испытывал, не было страхом. В голове теснились обрывки мыслей. «Если лошади зальет уши водой, она непременно утонет», вспомнилась чья-то фраза. Я приготовился к худшему; главное — не потерять головы!
Прошло две-три минуты. К моему удивлению, лошадь продолжала бороться с течением: река медленно ослабляла свою хватку. Я жив, я держусь на лошади, еще немного — и мы выберемся!
Понемногу ко мне вернулось самообладание. Перехватывая пальцами гриву, я дотянулся до повода и, осторожно подтянув его к себе, наискось направил Серого к берегу. На этот раз маневр удался. Лошадь, изо всех сил работая ногами и судорожно вытянув шею, быстро приближалась к спасительной луговине.
Несколько томительных мгновений — и вот из воды блеснула металлическая бляха нагрудника. Коснувшись дна, Серый напружинился и, вскинув корпус, одним прыжком выскочил на берег. Увы, в последний момент задние копыта лошади сорвались с обрыва, и ее круп вместе с землей и галькой стал опять оседать вниз. «Прыгать», — мелькнуло в голове. Но я не успел и шевельнуться; Серый с хрипом выдохнул воздух и, еще раз оттолкнувшись от неверной опоры, оказался на траве. Я соскользнул с седла и негнущимися от напряжения и холода ногами зацепился за кочку.
Лошадь Никифора была слабее Серого; течение протащило ее еще метров на двадцать ниже. Когда проклинавший все на свете каюр слез на землю, она, трясясь всем телом, стала жадно сощипывать верхушки с пожелтевшей травы,
Вскоре мы собрались у маленького, дымящего на ветру костра. Солнце клонилось к закату.
— Что делать будем? — спросил Никифор, протянув к огню закоченевшие руки и вороша обугленные ветки сухостоя.
— Эх, подняться бы тебе повыше, — сказал Миша, — и понесло бы вас прямо к косе.
— Черт его знал, это течение, прет как бешеное, не справиться!
— Надо было знать, — рассердился Саша. — Сплоховал, парень, плохо рассчитал, а потом струсил, вот и прыгаешь мокрый у костра.
— Иди ты знаешь куда, — огрызнулся каюр.
— Не ссорьтесь, не ссорьтесь, этим делу не поможешь.
— Ладно, вот чуть отогреюсь, опять поеду; посмотрим, кто струсит потом на переправе!
— Нет, Никифор, я думаю, повторять попытку не следует, слишком большой риск. На такой быстрине мы сейчас можем и груз утопить, и лошадей лишиться. Лучше подождем, переночуем, а утром видно будет.