— Вот лучшее доказательство превосходства искусства над природой! — заметил член комиссии с бородкой. — Разве она в состоянии создать столь изысканный рисунок на такой громадной поверхности?
— Конечно, в природе нет подобных монолитов малахита, — возразил Владимир Ильич, — но ведь и мы в этом случае развиваем в едином рисунке лишь то, что она нам дала! Кстати, если говорить о радостном зеленом цвете, то вот где его надо искать, смотрите!
Он показал на следующий отсек, где висела скромная табличка с надписью: «Нефрит».
Здесь высокой грудой были навалены бесформенные глыбы и округлые валуны одного из самых интересных в истории человечества камней.
Владимир Ильич прав. Кричащее богатство в расцветке и узоре малахита отступило перед сдержанным благородством и задумчивой красотой нефрита. Отполированные водой гальки и матовые распилы глыб отливали бесконечно разнообразными зелеными оттенками. Тут и нежно-зеленые, как травка на весеннем лугу, и черно-зеленые, как заснеженный еловый бор, и все промежуточные тона камня — от цвета незрелой антоновки через чистый изумрудно-зеленый к голубовато-зеленому, как осенняя вода в горных потоках, или буровато-зеленому, как увядающие листья орешника.
— А ведь здесь только наш саянский нефрит. В Китае особенно ценился молочно-белый и сероватый нефрит «цвета плевка». С изделиями из такого камня связаны древние предания и таинственные поверья. Его стоимость была баснословной!
В этот момент мое внимание привлекла лежавшая поверх кучи небольшая галька травянисто-зеленого нефрита. Величиной и формой она напоминала большой пузатый огурец. Великолепно отшлифованный рекой камень тускло мерцал почти на уровне моих глаз глубоким внутренним светом. На чистом и веселом зеленом фоне были разбросаны редкие кроваво-красные пятнышки и тоненькие жилки. Никогда ничего подобного по красоте и притягательности я еще не видывал. Совершенство цвета и формы было столь велико, что я не мог противиться и, протянув руку, осторожно погладил выступавшую округлость гальки. Бархатисто-гладкая поверхность зеленого камня рождала ощущение столь нежной свежести, что невольно возникала мысль о лесной прохладе.
Меня охватило страшное искушение.
— Наши запасы нефрита, — слушал я краем уха пояснения инженера, — почти не пополнялись с середины прошлого века. Все, что вы видите, собрано трудами и упорством одного из пионеров цветного камня Сибири, уральского инженера Пермикина. С опасностью для жизни он не раз пробирался с горсткой рабочих в дебри Саян и собирал в бассейне реки Онот валуны нефрита.
Я уже взял гальку. Ее живая тяжесть оттягивала и холодила мне руку.
— В конце концов ему удалось найти и коренное месторождение камня, который ценился в те времена на вес серебра.
Я горел как в огне. Кровь шумными волнами билась в жилах. Мне казалось, что все видят мое смятение. «Или сейчас или никогда», — кипели мысли. Тяжесть камня становилась все ощутительней.
— Хотя саянские месторождения дают нефрит лишь зеленого цвета, — услышал я голос Владимира Ильича, — но зато почти нигде не встречается такой богатой гаммы оттенков. Смотрите, какой замечательный образец!
С этими словами он протянул руку и взял у меня из рук мою гальку.
Я оторопел… но почувствовал огромное облегчение. Затем оно сменилось досадой. «Трус! Упустил единственную возможность! — думал я в сердцах. — Глупая интеллигентская нерешительность! Никто никогда не считал присвоение минералов банальной кражей. Даже самые выдающиеся минералоги не страдали особой щепетильностью в этом вопросе!»
Тут услужливая память напомнила мне о Кокшарове. Известный академик и крупный минералог XIX столетия был не очень разборчив в отношении права собственности на минералы. В результате частные коллекционеры, которых в то время было очень много, зорко следили за тем, чтобы какой-либо из образцов не перешел в карман его высокопревосходительства!
Досадуя на себя, я уже почти не следил за дальнейшим и меланхолично брел в хвосте нашей небольшой группы, рассеянно смотря по сторонам.
Лишь когда мы оказались в отделении сиявшего синевой лазурита, я пришел в себя и вместе с другими остановился в восхищении. Здесь был глубокий, как вечернее мартовское небо, афганский лазурит со звездами из золотистых кристалликов пирита. Когда-то, может при Екатерине, его везли в Северную Пальмиру на берега Невы длинными и трудными путями, которые начинались на вьючных тропах Бадахшана.
Тут же в большой куче хранились запасы лазуритового камня с реки Слюдянки в Прибайкалье. Меньшая интенсивность синего цвета и обилие светлых пятен снижают его коммерческую цену, но, впрочем, не делают менее прекрасным. Скорее наоборот, некоторое отступление от безукоризненности, которой наделен всякий идеал, и в частности беспорочно синий лазурит Бадахшана, придает сибирскому камню особую прелесть. Пускай небо в лазурите с Байкала кое-где прикрыто стадами белых облаков — оно, это русское небо, выглядит скромнее, но потому и привлекательнее безоблачного бездонного неба афганской лазури.
Вдруг меня точно толкнуло. Я замер. А потом, оглядевшись, быстро отошел от нашей группы, поднял откатившийся от кучи небольшой угловатый кусочек слюдянского лазурита и, даже не посмотрев на него, сунул в карман. Бешено запрыгавшее сердце чуть не выскочило у меня из груди. Ужас при мысли, что меня могли заметить, мешался с восторгом. Я искупил родившееся во мне у склада с нефритом малодушие!
Ясно, что в моем поступке больше всего мальчишеской бравады. Тем не менее дело сделано; украденный кусок лазурита тянет карман, и я чувствую себя наполовину вором, наполовину героем!
Разумеется, мне отнюдь не хочется утаивать происшедшее. Наоборот, я с нетерпением жду конца ставшего вдруг нестерпимо длинным дня.
Едва пригородный поезд тронулся к Ленинграду, я осторожно вытащил из кармана засиявший лазурью кусочек и протянул его Владимиру Ильичу:
— Посмотрите!
Наш руководитель, насмешливо улыбнувшись, взял камень и повертел его в руках. Затем он достал минералогическую цейсовскую лупу и пристально осмотрел образец, особенно белевшее в нем пятно с маленькой пустотой внутри.
— Крайне интересно! Самое важное в вашем образце не лазурит, а хорошие кристаллики очень редкого менделеевита, сидящие в этом гнезде. В музее таких кристалликов нет!
Не выпуская лазурита из рук, он вытащил откуда-то продолговатую гальку нефрита и, протянув ее мне, добавил:
— Меняемся?
Я ахнул и, кажется, даже побледнел от неожиданности. Это была моя галька нефрита. На необыкновенно чистом зеленом фоне выделялись маленькие пятнышки и кроваво-красные тоненькие жилки!
С тех пор эта удивительная галька всегда лежит на моем письменном столе…
Я взял тлеющую головешку и, отодвинувшись от костра, закурил.
— Неужели Крыжановский?.. — разом воскликнули мои слушатели.
— Вы хотите сказать, поддался искушению? Ну, этого я и по сию пору не знаю. К тому же он мог получить эту гальку в подарок. Спросить его самого я, естественно, не решился.
Лавовая река. Справа большой лопнувший лавовый пузырь. Вдали слева виден вал коробления
Печально поднимаются над оголенной террасой мертвые стволы лиственниц («Охота»)
Переправа (разумеется, спокойная, иначе фотографу было бы не до аппарата!) («Переправа»)
Безмолвие этой уютной долины нарушают только птицы («Костер»)
Чем выше по долине, тем неприветливее пейзаж, жестче трава и чаще пятна нерастаявшего снега («На Омолоне»)
Одна за другой тянутся к горизонту суровые горы («На Омолоне»)
