Запахло золой и дымом. Внизу под обрывом плеснула большая рыба.
Здесь должны водиться огромнейшие хариусы! Как жалко, что у нас нет времени поудить! Если бы мы не потеряли двух дней на ожидание, можно было бы задержаться часика на два.
Треск горящих сучьев разбудил Сережу.
— Лошади не проходили? — спросил он еще сонным голосом.
— Конечно, нет! Ведь мы стоим почти на тропинке, и миновать нас они не могут. Может, они тоже заночевали где-нибудь поблизости?
Однако посланных от Кейвуса нигде нет. Сколько мы ни вглядываемся в ослепительную утреннюю даль, вьющаяся между камнями тропинка по-прежнему пустынна.
Из густых зарослей осоки поднялась небольшая стая гусей. Медленно махая громадными крыльями, они полетели куда-то в сторону. Солнце отсвечивало на серых перьях; гортанный звонкий крик разнесся над равниной.
— До чего люблю гусиный переклик!
— Правда! Вот не думал, что у гусей такой красивый голос!
— Но что же их спугнуло? Во всяком случае не мы. Может быть, по тому болоту идут лошади Кейвуса?
Мы наскоро съедаем свой завтрак и, запив его чаем, отправляемся дальше.
За озером долина неожиданно и сильно расширилась. Склоны отошли далеко в сторону и сделались гораздо более пологими. Вместо крутых белых обрывов над редкими лиственницами теперь поднимаются невысокие причудливые скалы розово-серого цвета.
— Судя по всем признакам, вулканические лавы и туфы сменились здесь гранитами, — отвечаю я Сереже, которого заинтересовало это резкое изменение пейзажа.
Действительно, когда мы, ныряя в высокотравье и безнадежно потеряв в нем тропинку, пересекали заболоченную равнину, перед нами оказался пологий склон с гранитной щебенкой.
— Вот и граниты, вернее, гранито-гнейсы. Посмотри, как они разлистованы и изменены. Это очень древние
породы. Их структура связана с колоссальным давлением в недрах земли, которое им когда-то пришлось испытать,
— Они намного древнее тех лав?
— О, по крайней мере на полтора миллиарда лет! Эти гранито-гнейсы относятся к архею, самому древнему периоду истории Земли.
Сережа с уважением берет в руки плоский обломок камня, рождение которого отделено от нас двумя-тремя миллиардами лет, и спрашивает:
— А есть еще более древние породы на земле?
— Да! Для гнейсов Кольского полуострова, Канады и некоторых других районов земли получены еще более поражающие цифры: два с половиной — три с половиной миллиарда лет!
Лавируя между кустами стланика, мы потихоньку поднимаемся по долине, которая опять становится все теснее, К полудню выходим из леса и поднимаемся к перевалу.
Пейзаж быстро суровел. Сперва исчезли лиственницы, потом стланик; мы вошли в чащу карликовой полярной березы и долго путались в еле достигавших колен зарослях. К счастью, вскоре между кустами мелькнула небольшая поляна, а за ней потянулась глубоко протоптанная в глинистой почве тропинка.
— Как странно, в таежной глухомани вдруг хорошая тропа!
— Я думаю, это звериный, скорее всего, медвежий путь. Видишь, как сузилось ущелье у перевала? Тут и человеку и зверю одна дорога — узенький коридор между скалами!
Еще через километр исчезла всякая растительность. Теперь перед нами поднимаются голые обрывы с щебнистыми подножиями. В густой тени северного склона еще сохранились большие поля слежавшегося снега. Кое-где стоят побуревшие лужи талой воды. Ноги скользят по оглинившимся плиткам серого гнейса. Несмотря на яркое солнце, от мрачных скал веет холодом. Даже комары сюда не залетают. Разгоряченные ходьбой, мы сбрасываем куртки и рубашки, подставляя ветру голые плечи.
На каменистом водоразделе тропинка опять исчезла. Отсюда, как и говорил Петр, расходятся три ущелья — два широких и одно узкое. Вез его схемы мы, разумеется, не пошли бы в этот еле заметный распадок и непременно сбились бы с пути! Даже и сейчас, скользя между крутыми гнейсовыми стенками, вовсе не чувствуешь уверенности в избранной дороге. Лишь найдя застрявшую между камнями лошадиную подкову, я вздыхаю свободнее и ускоряю шаг.
В тот день мы прошли не меньше тридцати километров и остановились на покрытой оленьим мхом террасе. Вдоль берега росло много голубики. Нарвав полную миску синих ягод, я сварил из них великолепное питье.
— Никогда не пробовал такого вкусного чая, — говорит, допивая третью кружку, Сережа.
Уже забравшись под сложную систему одеял и плащей, он задал мне вопрос, который, по мере того как мы приближались к Анмандыкану, все чаще тревожил и меня самого.
— Мы не встретили лошадей и сегодня. С назначенного срока прошло не меньше четырех-пяти дней; что, если партии Кейвуса вообще не окажется на условленном месте встречи?
— Не думаю… По плану он должен был перебраться к устью Анмандыкана в двадцатых числах июля. Неужели он мог запоздать больше чем на две недели? Кейвус молод, но исполнителен и методичен. На самый худой конец нам придется пройти с тобой еще около тридцати километров вниз по Омолону. Там у них была предыдущая стоянка.
— Ну, это не так уж страшно.
— Конечно, нет, спи!
Сережа, вздохнув, повернулся на другой бок. Засыпая, я все же решил сократить дневной рацион, чтобы растянуть наши запасы на больший срок, чем предполагалось.
Ночью прошел короткий дождь. Благодаря плащам мы не промокли, но шерстяные одеяла отсырели, и пришлось сушить их над костром.
К концу третьего дня показалось устье Анмандыкана. Необыкновенно привлекательная долина, пойма которой заросла парковым лесом, а на склонах поднимались причудливые скалы розового сиенита, не разогнала растущего в моей душе беспокойства. Найдем ли мы лагерь в условленном месте?
Огибая нависшие над водой скалы, тропинка взобралась на крутой левый склон; внизу открылся широкий простор. Напрягая зрение, мы обшариваем взглядом все полянки. Увы, нигде не видно ни дыма от костра, ни палаток.
— У них всего три палатки. Их можно спрятать за любым деревом, — утешаю я Сережу, который не скрывает горького разочарования. — Попробуй крикнуть погромче, авось услышат и откликнутся!
Долина Анмандыкана раскинулась не меньше чем на полтора-два километра. Сережа поднимается на большую глыбу, складывает руки трубой и, повертываясь на все стороны, кричит:
— Э-эй, э-эй, э-эй!
Звонкое эхо отразилось от скал на нашей стороне и глухо отзывается у правого склона долины.
— Никого!
— Давай крикнем оба!
Долина вновь отвечает молчанием.
— Может быть, все в маршруте?
— Невероятно! Лагерь нельзя оставлять без при- смотра!
За долгий сегодняшний день, приближаясь к цели и на ходу перебирая события последних дней, я не раз гнал подозрение, что в устье Анмандыкана нас не ждут. Все же до последнего момента во мне жила надежда. Теперь я сильно обескуражен и смущен. Вместо встречи с друзьями и отдыха после трехдневного пути мы наткнулись на пустоту и молчание. Во мне растет тревога за исход путешествия и даже за нашу судьбу. Сейчас, когда осталось сделать последний шаг к цели, я остро чувствую усталость. Сказывается долгая ходьба по таежному бездорожью, тяжесть ноши и томительная неуверенность. Кажется, то же самое испытывает Сережа. Он осунулся, в глазах исчез веселый огонек, губы плотно сжаты. А впрочем, может быть, наша тревога преждевременна?
— Крикнем последний раз, а потом спустимся к пойме. Поищем лагерь или какие-нибудь следы, которые раскроют загадку.
— Как вы думаете, может ли звук наших голосов проходить верхней частью долины, так что где-нибудь внизу его не слышно?
— Трудно сказать. Правда, многократно отражаясь от препятствий, звук идет очень сложными путями. Даже в театрах с их хорошо рассчитанной акустикой встречаются места, где звук со сцены почти не слышен.
Мы осторожно сползаем по осыпающемуся склону и, перейдя узкую протоку, оказываемся в пойме Анмандыкана. Небольшие тополевые рощицы чередуются с прозрачными лиственницами, зарослями тальника, ольхи и густым подлеском из шиповника, смородины, жимолости и голубики. Великолепное разнотравье доцветает на больших полянах, скрипят кузнечики, порхают стрекозы. Пересекая одну поляну за другой, доходим до берега реки. Впереди широко разлившийся перекат со сверкающей под солнцем и бьющейся между камнями водой.