Один из мальчишек, державший над огнем очередной шампур, зазевался. Длинный рукав его кофты загорелся.
– Эй, малыш! – Воскликнул я. Он меланхолично перевел взгляд на меня и протянул мне шампур. Я быстро схватился за него, но тут же отбросил: железяка была раскаленной донельзя. Мальчик спокойно похлопал по сгоревшему наполовину рукаву своей кофты. Его обугленная рука безвольно болталась вдоль тела.
Я прикинул, что скорая будет добираться долго, и схватил мальчика за плечо:
– Скорее, побежали в пансионат! Там же есть медицинские работники?
– Есть, – безразлично отозвался Тимоша, доедавший очередную сосиску. – Да вы не волнуйтесь так, ничего страшного.
– Да ты чего? У него такой ожог, что… – я обвел ребят глазами. Пугать их не хотелось, но они явно не понимали серьезности происходящего. – Он руку потерять может. Понимаете?
Тимоша швырнул шампур в костер и посмотрел на меня исподлобья.
– Ну что вы заладили? Рука да рука. Рукой больше, рукой меньше. Какая разница?
Двое ребят подошли ко мне сзади и усадили обратно на бревно. А раненый мальчик сел на корточки и все той же рукой полез в костер. Вытащил шампур и принялся нанизывать на него новую сосиску.
– Да что же это! – воскликнул я.
Ребята смотрели на меня пристально, молча. Запоздало я понял, что все это время никто из них, кроме Тимоши, не ел и не пил.
Я взглянул на Тимошу. Он смотрел на меня с какой-то злобой, и мне показалось, что передо мной отнюдь не ребенок. А вокруг с печальными застывшими лицами сидели дети и взрослые. Безропотные синхронные куклы.
Судьба
– Извините, не сыграете ли со мной в карты? Разочек, а?
Старик, скрюченный и дрожащий, ходил за прохожими, клянча внимания. Он совсем утонул в огромном плаще, даже лица толком не было видно под капюшоном. Не то сумасшедший, не то нищий, а может, и то и другое. Хоть он не просил денег, не тыкал листовки под нос и не предлагал поговорить о Боге, люди не слушали, не слышали его и обходили стороной.
Ян, с удовольствием прогуливающий уже третью по счету пару, сидел на лавочке, подобрав под себя ноги. Редкое осеннее тепло скоро обещало совсем улетучиться, так что, пока еще можно было хоть чуть-чуть оттянуть его отбытие, Ян собирался нагуляться вдоволь.
Он наблюдал за стариком уже около часа, и за это время никто не остановился и не послушал его просьбу. Наконец, старик сдался. Он подошел и сел на лавку, уже отчасти оккупированную Яном.
– Картишки… – прокряхтел тот печально. – Разочек бы… А они…
Ян шумно вздохнул. Вот ненавидел он такое. Раненые котики и собачки, выпавшие из гнезда птенцы, потерянные дети и все несчастные существа мира час своих страданий стремились разделить с ним. Видимо узнавали в нем сочувствующую душу.
– Ладно, дедуля, – сказал Ян. – Хочешь в карты? Я сыграю с тобой.
Старичок подпрыгнул на месте, схватил Яна за руки и заглянул в глаза:
– Правда?!
Это слово повторялось эхом, да таким, будто произнесено было в огромной пещере. Яну смотрели в глаза или куда-то сквозь них, но глаз напротив и не было. Там, под капюшоном, вообще ничего не было. Пустота.
Ян с трудом отвел взгляд и осмотрелся. Он был не на лавочке в центре города, а где-то, где он не бывал и быть никогда не мог. Это как читать книгу на незнакомом языке: каракули да завиточки видишь, но ничего не понимаешь.
– Чудесный мальчик! Играй!
Ян попытался найти источник звука, но говорили будто со всех сторон одновременно. Словно он сидел в окружении колонок.
Перед собой он увидел цветастые игральные карты, раза в три больше обычных, но вполне себе узнаваемые. Они лежали перед ним ровной линией, рубашками вверх.
– А во что играем? – хотел было спросить Ян, но слова эти, минуя голосовые связки, прозвучали вокруг, словно сказанные самим пространством.
Перед ним сгустился не то дым, не то туман, образовывая силуэт старика.
– В «Судьбу»! – нетерпеливо шелестело вокруг.
– Я не знаю, как…
– Тяни, просто тяни карту! Там все пустые, кроме одной. Вытянешь ее – значит, это твоя судьба!
– А я еще могу отказаться? – неуверенный голос задрожал в пространстве.
Образ старика расплылся, воздух потяжелел и пропал. Ян немо открывал рот, однако дышать больше было нечем. Недолго думая, он схватил из колоды первую попавшуюся карту. И увидел на ней свое же испуганное лицо.