Бо молчит немного, а потом заключает:
– Поэтому я подумала, что могла сделать что-то плохое там. И теперь меня наказывают.
Прима обнимает ее.
– Я не думаю, что ты сделала что-то плохое. Настолько плохое, чтобы тебя нужно было наказывать.
– Ты такого не ощущаешь?
– Нет. Я вообще ничего не ощущаю. Я есть только здесь.
– Не знаю, хорошо это или плохо, – задумчиво говорит Бо. И гладит ее ладошкой по спине.
Бо не всегда бывает энергична. Иногда она лежит долго-долго, подтянув колени к груди, и дрожит. В такие моменты Прима не знает, что делать, поэтому просто обнимает ее и старается согреть. «Все хорошо», – шепчет она. «Все в порядке».
Но сама сомневается, что это так.
– Прима, мы же друзья? – спрашивает Бо. Она, наконец, проснулась, и Прима очень этому рада. Одной страшно. И страшно, когда Бо дрожит. Кажется, где-то ей действительно больно и плохо.
– Конечно, – улыбается Прима. – Мы друзья, Бо.
– Тогда давай дружить, если выберемся?
– Когда выберемся, – поправляет ее Прима. – Давай.
Однажды Прима просыпается и в руке видит светящуюся сферу.
– Что это?
– У меня такая же! – улыбается Бо.
У каждой из них теперь есть по сфере размером с кулак. У Примы шар прохладный, в нем смешаны фиолетовый и голубой. Ей нравится рассматривать его, он красивый. У Бо шар оранжево-салатовый, слишком яркий на вкус Примы. Но Бо он очень нравится.
Они долго гадают, что же это может быть. Бо надеется, что что-нибудь вкусненькое, а Прима долго пытается вспомнить, что это значит.
А потом шар Примы начинает тускнеть.
– Может, так и нужно, – подбадривает ее Бо.
Но Приме так не кажется.
Когда он гаснет совсем, то становится черным и тяжелым.
– Прима… Ты теперь исчезнешь? – плачет Бо. И Прима не отвечает. Она и сама очень боится.
Безвременье становится серым. Теперь это комната, здесь всюду неровности и острые углы. Они будто внутри огромного камня. Бо стучит по стенам, вслушивается в глухие раскаты эха. Прима постоянно чувствует себя сонной и сидит в углу, перекатывая тяжелый шар из одной руки в другую. Ей кажется, что-то в нем умерло. И от этого очень печально.
Бо не находит выход. Точнее, не успевает. Однажды она опять засыпает и начинает дрожать. Прима подползает к ней и привычно греет, успокаивает. Но та не просыпается. Прима впервые тихо плачет, стыдливо растирая слезы по лицу. Будто кто-то может ее увидеть.
Бо просыпается, когда Прима уже этого не ждет.
– Я устала, – говорит та едва слышно. – Я больше не выдержу.
Она плачет. Прима старается успокаивающе улыбнуться.
– Потерпи, Бо, – просит она. – Мы выберемся.
– Мы выберемся, – кивает та. – Но нам не по пути.
Прима не понимает. Но и спросить ничего не успевает. Бо вдруг вскидывает голову и кричит. Эхо издевательски повторяет ее болезненные крики. Бо бледнеет, как сначала кажется Приме. Но затем она понимает, что та становится прозрачнее.
– Не уходи, – Прима падает рядом с ней на колени. – Не оставляй меня тут!
– Прости, – вымученно улыбается та. – Я правда больше не могу.
Прима теперь плачет, схватив Бо за руку. А та вдруг отдает ей свою сферу, в отличие от хозяйки, яркую и полную жизни.
– Возьми. Тебе нужнее, – говорит Бо. – Надеюсь, тебе нравятся эму? Мне вот нравятся.
Она исчезает. В последний момент Прима тянется за ней, но лишь падает на ухабистую каменную поверхность. Она прижимает сферу к груди, дрожа всем телом. Прима засыпает.
Я просыпаюсь в кабинете кафедры. Слезы льются, но я не пытаюсь их остановить. Как я могла забыть?
– Бо, – всхлипываю я. – Нет, мне не нравятся дурацкие эму!
Эму подбегает ко мне, глупо прыгая на своих куриных ногах. Я глажу ее по взъерошенной, смешной голове с выпученными глазами. Она удивляется, потому что до сих пор я ни разу не прикасалась к ней.
– Прости, – шепчу.
И эму, словно все понимая, кладет голову мне на колени. Должно быть, знает, что я наконец-то вспомнила.
– Пойдем домой, – ласково говорю я.
Дитя русалки. Альбом
– До чего же дюны красивые, – вздыхает мама. – Я пойду купнусь быстренько, а ты посиди, хорошо?
Тая кивает. Она знает, что «быстренько» у мамы – часа четыре, а, может, и все пять. Но ее мама – настоящая русалка, которую тяготит суша, а море принимает, как родную.
Мама никогда об этом не рассказывает, но Тая давно догадалась сама. Кто еще с таким удовольствием будет плескаться в шестнадцатиградусной воде? Даже медузы, обезумев от холода, выпрыгивают на берег, раскидывают желейную фиолетовую бахрому и надеются, что обратно их заберет теплая волна.
Русалок под прикрытием в воде всего три на весь пляж, и мама Таи из них самая очевидная. Плавает как дельфин, с нечеловеческой скоростью, и улыбается от уха до уха.