– Что, язык проглотила?
– Не можешь даже постоять за себя. Фу.
Анна сжимает руки замком за спиной. Она сопит и упрямо смотрит исподлобья. Они толкают, бьют и царапают. Они выше и взрослее, они уже школьницы. Неужели им мамы ничего не объяснили?
– Девочки не должны драться, – говорит Анна.
Школьницы смеются.
– Ты бесишь!
Соседка мажет ранки Анны зеленкой. Совсем не щиплет – похоже, срок годности истек еще до того, как волосы старушки схватила седина.
– Опять, – качает головой она.
Анна опускает голову и смотрит на свои руки.
– Я никого не била.
– Знаю, – вздыхает старушка.
Анна берет с нее слово, что та ничего не скажет маме. Ран с каждым днем становится все больше, и вскоре старушке приходится идти за новым тюбиком зеленки. Та явно изготовлена в этом веке, а потому жжется. Но Анна стоически терпит. И зеленку, и побои.
Старушка не выдерживает.
– Знаешь, Майя. Твою Анку колотят, – говорит она матери девчушки. – Анка просила не говорить тебе, но я не могу. Она терпит, молчит и никогда не дает им сдачи. Догадываешься, почему?
Она смотрит с укором. А у Майи круги перед глазами, и будто спицу в сердце вонзили. Она всегда боялась, что дочь будет хулиганкой. Думала, днем, без материнского контроля, та с удовольствием ввязывается во все неприятности, до каких только может дотянуться. Думала, что дочь – задира, и другим детям может от нее доставаться. А тут… Черт, да как же так?
– Кто? – севшим голосом спрашивает она.
Во дворе – сборище мамаш. Стоят в кружочек, как подростки на школьной дискотеке, обсуждают последние сплетни. Майю все здесь знают как строгую мать молчаливой девочки с хищным взглядом.
– Добрый вечер, – она прерывает их болтовню. Говорит вежливо. Но голос стальной, строгий. От такого голоса поджилки начинают трястись. Мамаши замолкают и смотрят на нее со страхом, будто маленькие. Будто натворили чего и теперь с ужасом осознают, что их будут ругать.
– Говорят, ваши девочки колотят мою дочь. Хочу предупредить всех вас: с этого момента не приходите ко мне и не жалуйтесь. Все ясно?
Женщины испуганно переглядываются. Они настолько растеряны и поражены своей же реакцией, что не могут сказать ни слова и лишь кивают.
– Отлично, – Майя коротко, формально улыбается. – Всего доброго.
Девочка сжимает в кулачке краешек маминой юбки. На руках – разводы уже бледнеющей зеленки. Майя думала, что это асфальтовая болезнь. Она ошибалась. И еще много в чем ошибалась.
– Анна, – говорит она. Майя хочет звучать как обычно, но голос не слушается, трясется. Она сглатывает образовавшийся в горле ком, отцепляет маленькие ручки от своей юбки и опускается рядом с дочерью на корточки. Теперь их лица на одном уровне. Дочь смотрит на нее своими огромными чернющими глазами с готовностью исполнить все, что бы та ни сказала. И только теперь Майя понимает, насколько значимо каждое ее слово для этого маленького, но такого сильного существа. Она сжимает крепче ладошки дочери.
– Анна, – повторяет она. – С этих пор и всегда. Давай всем сдачи.
Они приходили. Сначала по одной, потом кучками. Вечерами, стоило только Майе вернуться с работы, мамаши требовательно стучали в дверь и нетерпеливо вжимали до основания старенький звонок. Тот, в итоге, через пару недель прекратил подавать признаки жизни.
Мамаши все еще побаивались Майю, а потому отшатывались и трусливо жались к перилам, стоило ей отворить дверь и окинуть их спокойным, но жестким взглядом. Ей отчасти даже нравились их растерянность и трясущиеся от беспомощности руки.
– Твоя Анка паршивка!
– У моей такой синяк! Да она ей чуть ребро не сломала!
– Усмири, ради всего святого, усмири свою ненормальную!
Майя улыбалась.
– Я вас предупреждала, – говорила она раз за разом. – Приходить и жаловаться бесполезно. Лучше займитесь воспитанием своих детей.
Анна прослыла на всю округу разбойницей и хулиганкой. То, о чем Майя так переживала, сбылось. Но отчего-то стало легче. Будто гроза, мучительно долго собиравшаяся, наконец, обрушилась на усталый пыльный город. Она прошла, и вместе с ней ушли тревоги.
Пусть другие говорят и думают, что хотят. Зато эта разбойница никогда больше не даст себя в обиду.
На зов Домового
Я взобрался на стол, обвел всех собратьев взглядом, и сказал:
– Итак, господа, я собрал вас здесь, потому что приключилась беда.
Банник тут же меня перебил:
– Если ты про то, что кто-то в ванной нагадил, то я сразу скажу: это Коргоруш. Я в своем собственном жилище не гажу.
Коргоруш зашипел в ответ и начал утробно рычать.