«Ах вот оно что», – подумалось тогда мне. От такого объяснения даже полегчало. Попробовал сменить гардероб и прическу, воодушевленный идеей избавиться от образа подлеца, но это ничуть не помогло. От клейма не спасла даже смерть.
– Я здесь без году неделя, когда бы успел накопить столько сил, чтобы суметь воплотиться и натравить на вас людей? Да и зачем мне это?
– А вот не знаю, зачем. Мне, видишь ли, тоже очень интересно. Но факт в том, что для кого-то наша корпоративная тайна – пустой звук. И поговаривают, что именно для тебя, Отшельник.
Оратор медленно облетел мой надгробный камень и, всмотревшись в фотографию, прищурился.
– Да и выглядишь ты, честно говоря, как самый настоящий предатель.
Все столпились у него за спиной, и, оценив мою физиономию, согласно закивали. Фотографию моя родня выбрала не самую удачную.
– Что скажешь, если судьбу твою будет решать Всемогущий? – Оратор посмотрел на меня самодовольно, но слегка огорчился, не заметив ужаса на моем лице.
– Полностью согласен, – ответил я.
Вокруг все испуганно заохали. Я едва удержался от улыбки.
Суды были одним из основных развлечений мертвых. И, поскольку разобраться в абсурдных процессах самим удавалось далеко не всегда, время от времени просили помощи у Всемогущего.
Когда я увидел его в первый раз – никак не мог прекратить смеяться. Было ощущение, что в условиях бешеной скуки духи отыскали на ближайшей свалке самого тощего, убогого и неадекватного кота, какого только было можно найти, и притащили сюда, дабы его возвеличить.
Мы подлетели к старому высокому пню, на котором кот, по обычаю, восседал аки Король Лев. Меня усадили прямо в лужу перед «троном». Правда, тела у меня давно не было, так что промокнуть или замерзнуть не мог. Оттого и не жаловался.
В отличие от людей, Всемогущий нас видел. Сгустками энергии или, может, солнечными зайчиками. Он был абсолютно сумасшедшим, и каждый звук, каждое движение нервировали его.
Некоторых из нас он ловил и раздирал на части, а других почему-то не трогал. Вероятно, это зависело от его настроения. Так и решалось, кто прав, а кто виноват.
– Всемогущий, – воззвал к нему Оратор. Кот дернулся и раздраженно замотал хвостом. Оратор продолжил:
– Кто-то рассказал людям, что мы принимаем солнечные ванны в лиственной куче. И они подожгли ее ровно в тот момент, когда мы нежились в солнечных лучах! Только Отшельника не было с нами. Как ты знаешь, он вообще пренебрегает нашим обществом и нашими ценностями. Так рассуди, о Всемогущий, он ли нас сдал?
Духи затаили дыхание и уставились на меня. Кот нервно мигнул одним глазом и спрыгнул со своего насеста, приземлившись ровнехонько передо мной. Все охнули.
Всемогущий осторожно потянул носом воздух, и, что-то осознав, заметно расслабился. Облизнулся и хрипло мяукнул.
Я победно улыбнулся. Этот обряд мне довелось пройти уже трижды. Ко всеобщему огорчению, Всемогущему я нравился.
Мимо синхронно процокали, как секундные стрелки, две пары женских каблуков. Духи прислушались.
– Ну, хоть ту жуткую гнилую кучу убрали. И на том спасибо, – сказала одна прохожая другой.
– Ой, и не говори! Кто додумался здесь грушевое дерево посадить? Летом – осы, осенью – вонь, – пожаловалась вторая.
– Ага, и нет, чтобы убрать, они с листьями все в одну кучу сгоняют. И лежит все это, пока не сгниет совсем. Ужас, одним словом!
Они удалились, не подозревая, что десятки умерших с грустью провожают их взглядом. Кому вонючая куча, а кому – изысканное времяпрепровождение, нынче недоступное.
– Спасибо за ответ, о Всемогущий! – распевал Оратор.
Кот встрепенулся и самозабвенно почесал задней лапой за ухом. Духи восхищенно зашептались.
– За мной не заржавеет, – подмигнул я Всемогущему.
Пока все принимали солнечные ванны, устраивали друг над другом суды и мучительно боролись со скукой, я тоже нашел себе хобби. Я подкармливал здешних котов.
Вечный слушатель
– А потом я закончил консерваторию и к пианино больше не притронулся, – усмехается он. – Может, и зря, конечно. Но мама хотела видеть меня пианистом, а я мечтал найти себя сам. Был упертым бараном, если честно.
Смеется, сигарета прыгает в губах. Он хлопает руками по карманам, а я молча протягиваю ему зажигалку. И спрашиваю:
– А что было потом?
– Дальше мы с тобой познакомились, Митька! Чего, забыл уже? В Гурзуфе. Я своих попутчиков бросил, и мы с тобой да сестрой твоей гуляли ночи напролет. У Маринки было такое дурацкое платье в горошек, как сейчас помню.
Улыбаюсь. Мой друг хвастается новой курткой, которую хочет показать дочке. «Она страшно ругается, что я в старье хожу», – смеется он. И, заметив подъезжающий автобус, топчет сигарету. «Ну, давай, дружище», – говорит.