Но к этому живому и неспящему путь иной. Золото лишь помогло к нему прикоснуться, указало дорогу подобно клубку в тёмном лесу. Этот – воин, устремленный дух, горящее пламя, факел в лабиринте. Такой может пробудить, вытащить из тьмы на свет, ведь весна должна покинуть подземное царство и выйти из его чертогов к высоким небесам, а земля – зацвести. Но сам он, хоть и не спит, держит глаза закрытыми, его внутренний взор загорожен забралом, он слеп.
Она звала его сквозь туман, звала отчаянно, вложив в зов всю свою тоску. Он же стоял в белёсой пелене, вокруг его головы летали тусклые решётки, кубы, другие фигуры, они переплетались, создавали сложные структуры. Он видел только их и не видел её – настоящую её, а только отражение. Сердце же его было зрячим и горячим, но окованным решёткой – крепкой, ледяной. Ноги его стояли по щиколотку в тине, и водоросли тянулись вверх, колыхались, оплетали.
– Помоги мне проснуться! Разбуди меня! – позвала она. – Я устала жить среди теней. Но То-Что-Лежит-В-Глубине держит меня, не пускает. Оно жадное! Оно собирает угасающие людские искры тысячи лет, этот город стоит на костях, тут целое царство, и я здесь – царевна. Королевна, принесённая ему в жертву. Без имени, без отца, только земля, промёрзшая оцепеневшая земля.
***
Крепко связаны нам локти, попадёмся зверю в когти, меньше будет нам терпеть, легче будет умереть… Что я бормочу? Так, сталбыть, сказочку. Мне остались только сказки и сны. Не завязывайте мне глаза, я хочу видеть её, мою царевну, я уже её вижу. Она позади вас, она идёт ко мне, она рядом, она протягивает ру…
***
Выспаться не удалось. Всю ночь Елисеев метался то в кошмарах, то в тоскливых видениях. Просыпался, засыпал снова, погружаясь в неясную круговерть образов: отчаянные глаза царевны, шесть теней, к которым присоединилась седьмая, сводчатые каменные туннели с влажными сводами, подземный город, груды костей, а там, в глубине земли… Впрочем, что там, разглядеть не удавалось. Раз за разом это повторялось, так что ближе к четырём утра Елисеев решил сегодня больше не спать.
"Помоги мне проснуться! Помоги мне проснуться!" – стучало у него в голове и больно отдавалось в груди.
Когда он с покрасневшими глазами и непривычно всклокоченный прибыл на рабочее место, то узнал, что Семёнова ночью расстреляли. Сослуживцы болтали странное. Будто приговорённый постоянно бубнил что-то, сначала все подумали, что молитву, но нет. Стишки какие-то. Ещё улыбался, как блаженный, звал царевну и вот дождался…
Так, надо собраться и написать рапорт, а вещдок, то есть кольцо, вернуть в сейф.
В кабинет постучали на удивление мерзким звуком:
– Николай Александрович, вас вызывают в секретариат.
Елисеев подошёл к зеркалу, пригладил волосы и поправил воротник. В глубине отражения будто заклубилась бледная дымка, отражения шкафа и окна пьяно шатнулись.
– До чего всё-таки может довести переутомление, – вслух сказал сам себе комиссар, выпрямил спину и нарочито чеканным шагом вышел в коридор.
***
Она провела узкой ладонью по холодному хрусталю. По ту сторону высокий мужчина в гимнастёрке смотрел на своё лицо, видя только явное, но не желая видеть скрытое. Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи, ждёт ли долгая зима иль цветущая весна? Вокруг взметнулись и закружились в тоскливом танце сухие листья и снежинки.
Она сомкнула ресницы и прошептала:
– Ты не можешь разбудить меня. Тогда ты уснёшь тоже.
***
В секретариате его ждали четверо в кожаных плащах.
– Товарищ Елисеев, сдайте оружие и пройдёмте с нами.
Николай выглянул в окно. В луже, раздавив колёсами стекло первого льда, стоял "чёрный воронок”.