— Я высоты боюсь, — призналась подружка.
— Там безопасно, да и можно работать только на земле, если попросить.
— А на земле грязно, — обиженно протянула Ирка.
— Тогда просись к озеленителям или на фермы.
— Вот еще.
— Придется выбирать, — подмигнула ей Ника.
— Надоели эти общественные работы для молодежи. Как каторга! Никуда не спрячешься от этого. Скорей бы отстали.
— Мне бежать надо.
— А тебе долго еще на зеркалах гайки крутить?
— Не, два дня, — на ходу ответила ей Ника, направляясь к лаборатории отца.
— Везет, — Ирка вздохнула с завистью и прервала связь.
При входе в лабораторию Нику встретил робот-уборщик, наделенный рудиментарным искусственным интеллектом. Дальше помещение, в центре стол с голографическими панелями, захламленный разного рода устройствами, приспособлениями и запчастями к ним, стопками бумаг, книг и графических планшетов. Две стены полностью скрыты за мониторами и сенсорными панелями. Все это непрерывно щелкало, мигало, попискивало и жило своей жизнью в полуавтоматическом режиме. Тут же имелись и две двери, одна из которых открыта, откуда доносились обрывки разговора и какой-то мелодичный перезвон.
Прикрыв за собой дверь, прятавшуюся в нише стены, Ника прошла в комнату с зеркальным потолком, отведенную ее отцом для экспериментов с ядром виртуальной реальности.
— Энергонезависимая память. Мир, способный существовать миллионы лет без какого-либо вмешательства извне, — у Нурсы дрожал голос. — Я понимаю, как это звучит со стороны, но мы в силах предоставить альтернативу.
— Альтернативу чего, позволь? Кто вообще согласится в здравом уме променять реальный мир на фальшивку? — скептически стоял на своем Генри.
— Реальный? — нервно подавил смешок Нурса. — Реальный мир намного шире. Проблемы переселения и скудных ресурсов никуда не делись. То, что мы закрыли глаза на остальных людей, не означает, что они перестали существовать.
— Все равно не понимаю, к чему ты клонишь.
— Понятие реальности строится на количестве информации, получаемом нашим сознанием. А я преодолел этот порог.
— Что ты конкретно предлагаешь? — насупился Генри, протирая взмокший лоб платочком.
— Пока только запуск виртуального ядра с новым миром. Желающие будут пребывать в нем. Мы компактно разместим их в специально отведенных местах. Это сэкономит ресурсы. Я так же рассчитал модель отказа от тела, и полного перехода в виртуальный мир.
— Отказ от тела? — Генри не скрыл удивления. — Ресурсы нам экономит лишь полное игнорирование бесполезных трат.
— Именно отказ. Теоретически. Человеческий разум будет жить в виртуальном мире, который станет для него реальным по ощущениям. Можно повлиять на собственные воспоминания, на то, что хочешь видеть в альтернативном мире, на то, кем хочешь видеть себя. Вплоть до цвета глаз, — усмехнулся Нурса и продолжил серьезней: — Представь, какие горизонты открываются. Если мы возьмем людей, то они даже не смогут отличить. Их мир станет идеальным в отличие от того, что они имеют сейчас. А ты говоришь что фальшивка.
— Жутко звучит. Пугающе, — проговорила Ника.
— Пугающе?
— Да. Пугающе тем, что найдутся желающие рискнуть ради лучшей жизни, пусть и в виртуальном мире.
Генри стер пот со лба.
— Все равно не понимаю как виртуальная реальность, выдуманная фальшивка, может привлекать. Да, там играют. Да, это забавно. Да, ядро используется для автоматизации многих процессов. Виртуальная реальность оказывает влияние на все сферы нашей жизни, но даже ребенок отличит реальность от вымысла.
— Раньше это было так, но все меняется, — заговорчески сверкнул глазами Нурса. — прошу к шлемам грез.
Они в креслах, которые приняли почти горизонтальное положение и подстроились под индивидуальные особенности тел. Надели шлемы с отдаленным визором.
— Это безопасно? — спросил Генри.
Он шумно дышал.
— Обычное подключение к виртуалке, — спокойно ответил Нурса и жестом руки активировал панель визора на своем шлеме. — Успокойтесь и расслабьтесь. Я запускаю.
Слияние человеческого разума с цифровой реальностью ядра виртуальной реальности, оказалось болезненным, словно пучки стальных нитей прошли сквозь тело, возвращаясь и делая пару петель на позвоночнике, скребясь в затылке, а потом наступило необычное отчуждение, холодное равнодушие.