– Ну, смотри, Володя. Я правильно помню, что чеченцы – это маленький, но гордый народ? – решил прояснить нашу позицию Лешка.
– Ну.
– Они по идее должны быть заодно. А он, получается, закладывал своих. Не знаю кого: одноклассников, соседей, товарищей по работе…
– А для нас-то что в этом плохого?
– Получается, Заур из тех людей, в которых мы нуждаемся, но которых не уважаем, – пояснил я. – Им сложно доверять. «Измена мне мила, а изменники противны», как говорил Август.
– Кто говорил? – переспросил Мохов.
– Август, первый римский император. Экс-Октавиан.
Мохов с понимающим видом кивнул. В нем было что-то смешное и трогательное. Мысль его не всегда догоняла ускользающую реальность, но он очень старался. Он был как сопящий толстячок, знающий, что прибежит последним, но до финиша не сдастся.
– Понятно, – заключил Мохов. – И что мне сказать шефу?
Действительно, наш-то с Лешкой шеф в Москве, в Лесу, а моховский здесь, в резидентуре. Сидит сейчас, курит, ждет его доклада.
– Скажи, что надо искать канал.
– Он на вас рассчитывает.
– Пусть тогда пишет нашему шефу. Тот взвесит его вариант и наш и примет правильное решение. Которое мы выполним.
Кудинов даже поднял ладони, такой кристально ясной представлялась ему ситуация. Мы же с ним приказов из резидентуры не получаем, у нас начальник – Эсквайр. Наши коллеги в Лондоне, как я выяснил у Лешки, пока мы ехали сюда, и понятия не имели, что есть в городе такой непростой Возняк, а про меня они вообще ничего толком не знают. Просто ситуация настолько серьезная, что нас попросили резидентуре помочь. Помочь, а не пополнить ряды бойцов.
– Нет, мне нужна отмазка, – нахмурился Мохов.
– Отмазка – это что такое? – повернулся ко мне Кудинов.
Я только пожал плечами – я-то от родных просторов еще дальше живу.
– Так сейчас говорят, – пояснил Мохов для изгоев, оторванных от живого великорусского языка. – Ну, вроде: что мне соврать правдоподобного, чтобы от меня отстали. Иначе получится, я вас подставлю.
– Не думай об этом. Если тебе так проще, доложи как есть, – сказал Лешка.
– Может, кинуть Володиному шефу какую-нибудь кость? – предложил я. Не из боязни неприятностей – чтобы поддержать пригорюнившегося Мохова.
– Чтобы он увидел, что это голая кость, и потребовал, чтобы принесли кость с мясом? – передразнил меня Кудинов. – Такой опытный интриган, а сейчас, батенька, глупость сморозили.
– А все, что я говорю, – сплошные глупости, – миролюбиво признал я. – Умные мысли я приберегаю для себя – зачем ими разбрасываться? А глупым не место в той компании, вот я от них и избавляюсь.
Мохов, как тогда в лесу, снова уставился на нас. Не понимает, то ли мы так ссоримся, то ли дурачимся.
– Глупость вообще-то заразительна. Но если тебе потом становится легче, я готов с этим смириться, – примирительно произнес Лешка. – Чистись на здоровье.
Плохо я чистился и никогда не очищусь. Недели не прошло, как я смог в этом убедиться.
9
Я не люблю, когда я на задании, а телефон все время звонит. Это не мне звонят. Я сейчас не владелец нью-йоркского элитного турагентства, колесящий по всему свету, чтобы готовить туры для миллионеров и миллиардеров. Да, меня зовут так же, Пако Аррайя (свое настоящее имя я и не вспоминаю), только сейчас я – другой человек. Нужен тот – дождитесь, когда я вернусь в Штаты. Зачем дергать фактически незнакомца? Я не про близких – Джессику, Бобби, Пэгги. Для них я всегда я. Но моя помощница Элис в эту категорию пока не попала.
И хорошо, что не попала. Эта скромная двадцатипятилетняя мулатка способна разрушить жизнь самого добропорядочного семьянина. Знаете, как писали картины маньеристы – на чем, кстати, живопись и закончилась на целые столетия? Они не искали красоту в природе и с натуры не писали. «Зачем изобретать телегу? – размышляли они. – Лицо мы возьмем у Рафаэля, взгляд и улыбку – у Леонардо, руки – у Микеланджело, тело – у Джорджоне. И получим совершенное существо». Вот Элис такая, только живая. Можно брать любую черту ее лица и любую часть тела – она отобрана природой как лучшее в своем роде. Не знаю, кто перед ней может устоять. Только человек с железной волей и несгибаемым характером вроде меня. Целый год он уже держится. В поездки, правда, с собой не берет ее никогда – там никакая решимость не поможет. Но держится.
Что усиливает разрушительную мощь Элис до масштаба ядерного заряда, так это то, что она, кажется, не придает своей внешности никакого значения. Элис в великолепной физической форме, но инвестирует она в свой интеллект. Будучи из простой семьи, она получила грант и с отличием окончила колледж. Не знаю, читает ли она в подлиннике Гете, Мольера и Сервантеса, но она звонит по телефону и ведет переписку на немецком, французском и испанском – помимо английского, разумеется. То, что она со своими данными не оказалась ни в Голливуде, ни в модельном бизнесе, ни, что на нее скорее было бы похоже, в Госдепартаменте, для всех – расточительство, а для меня еще и загадка. Все объяснилось бы, если бы Элис работала на ЦРУ или ФБР и была внедрена к некоему подозрительному типу. Но я сам нашел ее по объявлению, да и со стороны спецслужб это тоже было бы расточительством. Год она работает в нашем агентстве, а результатов никаких.
Как Элис ведет себя по отношению ко мне? Безупречно. Она великолепный работник. Не интриганка и не кокетка. Она, естественно, понимает, что я особь другого пола и не самый завалящий экземпляр. При этом общаемся мы с ней, как двое мужчин или, вернее, как брат с сестрой. Допускаю, что воздух вокруг нас постоянно пронизан электричеством, но пока мы справляемся.
Конечно же, Джессика все это время была настороже. Как-то после вечеринки, на которой, как она решила, мы с Элис болтали слишком фривольно, она со свойственной ей прямотой взяла меня за пуговицу и спросила:
– Солнышко, три вопроса. Ты спишь с Элис? Ты хочешь спать с Элис? С тех пор, как появилась Элис, ты успел хотя бы раз пожалеть, что женат на мне?
Я ответил так же честно:
– Первый вопрос: ответ «нет». Второй вопрос: «нет». Третий вопрос: «нет». Между нами с Элис никогда не было двусмысленного прикосновения и даже двусмысленного взгляда. Я, конечно, вижу, какая Элис, но на другой чаше весов для меня слишком многое.
Что сделала Джессика? Они с Элис стали подругами. У них отношения ближе, чем у меня с моей ассистенткой, с которой мы проводим вместе по нескольку часов в день.
Так вот, звонила Элис.
– Пако, тут снова объявился Макфи. Помнишь такого?
Голос у моей помощницы горячий и влажный, таким импотенцию можно лечить. Но говорит она, как бы это объяснить? С одной стороны, как со своим боссом – корректно, вежливо, соблюдая иерархическую дистанцию. А с другой – как с человеком, который, похоже, не всегда думает о работе, который многое забывает и даже, объясняя свою забывчивость, и врет-то не всегда удачно.
«Помнишь такого?» Макфи же на нас регулярно работал – и при Элис, и до ее появления. Но на этот раз я почему-то его не нанял, а поехал в Англию сам. И вот выясняется, что он все-таки и на Лох-Несском проекте занят.
Босс не должен оправдываться.
– И чего он хотел? – спрашиваю.
– Он постеснялся звонить тебе по такому пустяку, но он нашел лимузин в… Как это место называется? – Я слышу, как она в офисном кресле на колесиках подъезжает к компьютеру. – В Инвернессе. Там есть «Херц», они закажут машину сами на нужные дни. Нам это обойдется раза в два дешевле.
Элис, помимо фиксированного жалованья, получает процент от прибыли агентства. В ее интересах уменьшать или, как она говорит, оптимизировать расходы.
Надо все-таки как-то объяснить ей появление Макфи. А то она решит, что я поехал в Лондон провести неделю с любовницей.
– Может быть, Макфи действительно отработает свой гонорар так, что мы еще и что-то сэкономим, – говорю я. – Островная логистика такая сложная, континентальным жителям разобраться в ней невозможно. Хорошо, что он оказался свободен.