– Предупреждаю, если вы от него не отстанете, я вас из-под земли достану, – чуть сбавив тон, произнес Рамдан и снова с залихватским видом тонкой струйкой сплюнул в сторону. – Вам в голову не приходит, чем он рискует. – Он полез в карман куртки и вынул оттуда пачку сложенных листов А4. – Вот. Он с вами в расчете.
Я взял листы и развернул их. Это были ксерокопии паспортов, штук восемь. Страны разные, но имена и внешность людей похожие: мусульманское пушечное мясо. На всех листах были надписи от руки: даты, номера рейсов, аэропорты назначения – Бейрут, Дубай, Карачи. Первые борцы за веру отправлялись через два дня.
– Если бы Мустафу засекли, когда он снимал эти копии, его бы прикончили прямо там, в мечети, – напористо, почти что выкрикнул алжирец. – А это никаких денег не стоит. Так что я сказал: вот забирайте, и он свое отработал.
Я передал листки Лешке. Он следил за нашим разговором, но поскольку говорили мы по-французски, возможно, понимал не все.
– А про себя ничего не хочешь добавить? – спросил я. Я был по-прежнему в ситуации доминирования: Рамдан сидел, а я нависал перед ним. Какая же мерзкая у него все-таки бородка – под звезду рэпа, но в его случае как у дешевого сутенера.
Алжирец достал сигарету и закурил. Собирается с мыслями. Но в глазах его, когда он поднял их на меня, светился все тот же наглый, презрительный вызов.
– Это вы про вчерашнее?
– А мы с тобой не сто лет знакомы.
– Я хотел догнать вас и вернуть деньги, которые вы дали брату.
Мне вчера показалось, что Рамдан агрессивный, наглый, но не глупый. Не настолько глупый, чтобы меня держать за дурака. Видимо, темно было на лестнице.
– Догнал бы и отдал, – сказал я. – Впрочем, это пустой разговор.
Рамдан выпрямился, собираясь встать:
– Ну, я вас предупредил. Я пошел.
Я остановил его рукой:
– Твоему приятелю вчера в метро очень повезло. Мать его, видно, за него усердно молится. И тебе пока везет – пока ты нам не мешаешь. Но встанешь у нас на пути – и в Йемене тебе не укрыться.
Рамдан удивленно дернулся – не ожидал, что я знаю про его предполагаемый отъезд.
– Посиди, пока мы уйдем, – с той же скрытой угрозой в голосе продолжил я. – Докури спокойно.
Мы с Кудиновым дошли до Бейсуотер-роуд, прежде чем он впервые открыл рот:
– Шакалы же у нас не в Красной книге?
Прямо мысли мои читает!
– Наш египетский друг вчера недвусмысленно предлагал мне разобраться с ним раз и навсегда, – сказал я.
– Но Лао-цзы… – Лешка осекся. – Молчу, молчу.
– Вот и молчи.
– Молчу.
4
Я потом, когда ждал Ашрафа, думал про Рамдана. Он, конечно, был шакалом: злым, но слабым, не смеющим вступить в открытый поединок. Даже когда он нападал, было ясно, что он готов в любой момент отскочить и бежать, поджав хвост. И все же к омерзению, которое вызывал его общий облик, примешивалась нотка уважения: Рамдан пытался оградить своего младшего брата. И тогда кто может взять на себя функции Бога, как вчера предлагал мне Ашраф? Он ведь, наш общий с мусульманами Бог-Отец, не спешит свершить свой суд, он ждет, что же победит в этом парне, на что-то еще надеется. Хотя, мне кажется, надеется зря.
К моему удивлению, Ашраф появился не на машине, а пешком. Он должен был подхватить меня на Пэлл-Мэлл у самой Трафальгарской площади, а вместо этого подошел сзади и коснулся моей спины.
– Здравствуйте. Я сегодня на своих двоих.
Мы пожали друг другу руки.
– Какая-то сзади меня мельтешня началась, – пояснил Ашраф. – Я бросил машину и приехал на метро.
Этого нам только не хватало! Или это ребята Раджа засветились?
– Сейчас уверены, что все в порядке?
– Почти час по городу петляю. Да и, возможно, с машиной это была моя фантазия.
Я огляделся. На площади стоят и ходят разноликие туристы: компаниями, семьями, парами и в одиночку, с гидами и без. Латиносы в пончо и кожаных шляпах – целый маленький оркестр – поют под гитары и индейскую флейту. На небольшом возвышении застыла живая гипсовая статуя, японцы рядом с ней фотографируются. Чуть дальше толстый африканец в белой, до земли хламиде, то ли проповедует, то ли разыгрывает скетчи перед полукругом зевак. В такой толпе выявить слежку невозможно.
– Зайдем в музей, – предложил я. – Там спокойнее будет.
Египтянин кивнул, и мы двинулись в сторону Национальной галереи. Я и просто из любви к изящным искусствам стараюсь заходить туда, когда бываю в Лондоне, только в этот приезд еще не выбрался.
Мы поднялись по ступенькам к входу, а потом еще по парадной лестнице на бельэтаж. Залы Возрождения, с которых я всегда начинаю (и, как правило, заканчиваю) посещение, находятся в дальнем крыле слева.
– Бывали здесь? – спросил я. Ашраф покачал головой. – Не возражаете, если мы пойдем к итальянцам?
– Куда скажете.
Он, наверное, был единственным арабом в галерее. Это все-таки так странно, нет? Мы живем на одной маленькой планете, а в последнее время еще и перемешались, и все же большинство застревает в своей культуре. Да, японцев в европейских музеях видишь часто. Но индийцев, которые с таким удовольствием ездят на экскурсии по своей стране, уже, считай, нет – христианская культура их не питает. То же самое арабы. Есть хотя бы в одном из их миллионных городов картинная галерея, где можно увидеть Филиппо Липпи или Пикассо? Хорошо, изображение людей не одобряется Кораном, хотя персы тоже мусульмане. Но можете вы в Каире, Дамаске или даже в светском Бейруте пойти в театр посмотреть «Короля Лира» или в филармонию послушать если не «Кармину Бурану» Орфа, то хотя бы «Брандербургские концерты» Баха? Нет, это все чужое.
Так что для одного из нас это было просто отличное место для контрнаблюдения. Я повернул налево, к роскошному «Коронованию Богородицы» Лоренцо Монако, а Ашраф прошел прямо. Дойдя до конца, я повернул направо, а египтянина залы повели налево, так что мы пересеклись и проверили друг друга. Потом я сел на мягкий диванчик посреди зала, а Ашраф приземлился с другой стороны, спиной ко мне, достал фотоаппарат и стал делать вид, что рассматривает сделанные снимки. Хотя в зале мы были одни.
– Сначала спасибо за дискету, – сказал египтянин. – Мы уже сегодня начали операцию в Германии.
– Всегда рады помочь, – отозвался я. – А у меня все еще больше запуталось.
Я в двух словах рассказал про утреннюю встречу с Рамданом и его требование оставить брата в покое.
– Это очень плохо, – озабоченно произнес египтянин, и скулы на его лице обозначились еще резче. – Думаю, вам лучше не встречаться с Мустафой, пока Рамдан не уедет в Йемен.
– А известно, когда он уедет?
– Вроде бы завтра. А там кто знает?
– Вот видите. А я не могу ждать в Лондоне вечно, – сказал я, подводя его к правильной мысли. – Мне хорошо бы хотя бы передать Мустафу на связь другому человеку. Но при этом быть уверенным, что он продолжит работать.
Намек сработал.
– Я обещал, что никому его телефон не дам, – сказал Ашраф, – но раз так случилось… Запишете?
Он достал свой мобильный и высветил на экране номер Мустафы. До десяти цифр запомнить ничего не стоит. «+44 77» – понятно, «1773» – Бостонское чаепитие, «48» – год рождения Пэгги, «30» – у меня на 30 сентября обратный билет в Нью-Йорк забронирован.
Я кивнул – все, мол, в оперативной памяти – и уточнил:
– Но на вас не ссылаться?
– Пусть он лучше думает, что у вас фантастические технические возможности. – Такие фразы обычно произносят с улыбкой, но лицо Ашрафа оставалось серьезным, даже строгим. – Я встретился вчера с тем агентом, – продолжил он. – Ну, который отказывается выходить на связь с кем-либо еще.
– Так, очень интересно, – с наигранным вниманием встрепенулся я, чтобы ему и в голову не пришло, что я об их встрече уже знаю.
– Он много рассказал про то, что творится в мечети Финсбери-парка. Это… Я даже не знаю, как это назвать. Там какой-то вертеп, сборище уголовников. У них на двух верхних этажах типа гостиницы. Так вот, в этом караван-сарае можно выправить поддельный паспорт или купить настоящий, украденный, чтобы в него там же вклеили вашу фотографию. А дальше можно сделать, например, следующее.