Однако на душе спокойно. Она, душа, знает, что это просто переход. И я ей в такие минуты верю. Верю, что там, где меня встретит отец – не щепка с провалившимися щеками, как перед смертью, а здоровый, с внимательным ироничным взглядом и вечной сигаретой в зубах, – ничего плохого со мной случиться не может.
5
– Ты уверен, что так лучше? – спросил я, когда стихли шаги наших похитителей.
Упаковали нас так. Правда, дав отлить перед погрузкой – хорошие люди, не стали нас унижать. Наручники нам застегнули спереди, но все же спеленали поверх одежды упаковочным скотчем. Руки – до локтей, ноги – до колена. И посадили на цепь. Буквально. Пропустили через наручники у каждого, потом через скамейку вдоль одного борта и замкнули на замок. «Если увижу, что вы попытались снять скотч, свяжу, как баранов, и рты заклею», – пригрозил напоследок Рамдан.
Что в этом кукурузнике раньше перевозили, не знаю, но сейчас он был похож на помойку. Весь пол салона был завален мелким мусором: какими-то щепками, кусочками поролона, обрывками бумаги; пластмассовых защелок кто-то рассыпал целый пакет. В эту грязь нас и положили. Но как только похитители вышли, мы с Лешкой тут же поднялись и уселись на скамью. У сидящего человека больше достоинства, чем у лежащего. Даже у связанного.
– Ты что имеешь в виду? – уточнил Кудинов.
– Я имею в виду, что надо было тебе бежать, пока была такая возможность.
– Ага. Я бы убежал, а они бы тебя шлепнули. Он же обещал, этот придурок.
– Может, и да, но, скорее всего, нет. Им же деньги нужны. А мертвое тело многого ли стоит?
– Ага. – Слово это не из Лешкиного словаря, но вот опять повторил его. – А если бы шлепнули сгоряча? Я бы спасся, а ты бы за это заплатил. Да мне бы лоботомию пришлось делать, чтобы я каждую секунду об этом не думал.
Потом мы проверили свои ощущения по поводу интуиции. Ну, что ему она подсказывала, что надо срочно звонить, а моя советовала погодить.
– Ты же не слышал, как Мустафа подошел? – спросил я.
– Нет.
– А там гравий. Если бы подходил, мы бы услышали. Значит, стоял под дверью и подслушивал.
– Нет, может, подкрался, но неслышно.
Кудинов самолюбив. Мы с ним в молодости, во время подготовки, в шахматы играли. Так вот он, когда проигрывал, иногда доску со злости переворачивал – все фигуры на пол летели. Потом, правда, наш тогдашний куратор по фамилии Иванов потребовал под угрозой исключения, чтобы Лешка от этой привычки избавился. Чтобы научился держать себя в руках. Вернулась эта замашка или нет, я не знаю – мы теперь, когда видимся, в шахматы не играем. А вот упрямство на него время от времени накатывает.
– А Рамдан тоже крался?
– И он тоже крался.
– Хорошо, они оба подкрались. Но интуиция меня не обманула? Не стоило звонить, когда ты настаивал? Я бы едва номер успел набрать.
– Может, и стоило. Если бы наши засекли сигнал, они бы знали, куда ехать нас выручать.
– Если это технически возможно, я-то не уверен. Все равно, сейчас же надежнее звонить, согласен?
– Если ты сможешь добраться до телефона. – Кудинов вдруг замер. – Тихо!
– Что такое?
– Слышишь?
Я прислушался. Это был звук запущенного двигателя.
– Опять куда-то поехали. Надеюсь, за пивом.
– Или уже перезвонили нашим и теперь отправились подыскивать место для встречи, – сформулировал более реалистичное предположение мой друг.
– Одно другому не мешает, – оставил за собой последнее слово я.
Я на коленях пополз к иллюминатору, чувствуя себя как гимназист, которого поставили на колени на горох. Да, вон он фургон, разворачивается.
– Точно, уезжают.
– Не видишь, кто именно?
Фургон остановился у ближайшей бытовки. Из нее вышел мужчина, заскочил в кабину, и машина тронулась.
– Кто за рулем, не знаю. А сел кто-то из алжирцев. Англичане покрупнее будут.
– Лучше бы бешеного твоего черт унес. Ладно, звони давай.
Я прислонился спиной к иллюминатору и начал свои манипуляции.
– Справишься или помочь тебе с ширинкой? – спросил Кудинов.
Он улыбался во весь рот. Не из-за ширинки – я знал, почему.
По другую сторону здания с диспетчерской вышкой стоял еще один самолет – с дороги его видно не было. Это был уже не наш кукурузник, вылетавший в последний раз за густые английские облака еще во времена битвы за Британию. Нет, маленький одномоторный самолетик в приличном состоянии. Веселый такой, оранжевый с белыми полосками. Я понял, что тоже улыбаюсь.
– Мы с тобой одному и тому же радуемся? – спросил Кудинов.
– Рискну предположить, что да.
– Я больше не спрашиваю, запомнил ли ты номер, – поспешно добавил мой друг.
Эти буквы я до конца своих дней не забуду: VG-ISH. Черным по белому фону чуть ниже кабины пилота.
– И правильно, не позорься, – ответил я, выуживая телефон из потаенных складок своего организма.
Наверное, у представителя «Аэрофлота», хотя это и просто прикрытие, есть возможность установить, на каком аэродроме находится летательный аппарат с таким номером.
Мохов откликнулся после первого же гудка.
– Живы? – взволнованно спросил он.
– Нет. На том свете все вновь прибывшие имеют право на один звонок. А вообще, отвечай по-английски сначала. Мало ли кто с моего телефона может позвонить.
Я рассказал, что мы в двух с половиной часах езды от Лондона на летном поле, где стоит самолет с таким-то номером.
– Это «цессна», – шипел Лешка. – Какая модель, не уверен. 150-я или 152-я, тех лет.
Кудинов любит технику. Он по силуэту и марку пистолета, и модель танка может определить. Я послушно транслировал эти предположения.
– Надеюсь, пилот докладывал диспетчеру, где он садится, – возбужденно выпалил Мохов. – Хотя если на вышке никого нет… А вы прямо в этом самолете?
– Нет, мы в двухстах метрах от него, в старом биплане связаны.
– Про похитителей расскажи, – шипел Кудинов. – И про их вооружение. И номер фургона на всякий случай.
А то я сам не соображу!
– Мы вызовем их для передачи денег, – подытожил Мохов, когда я выпалил все, что знал. – То есть на двух-трех человек там будет меньше. Поставь телефон на вибрацию. Я наберу тебя, когда мы будем на месте, чтобы вы были готовы.
– А если меня еще кто-то наберет из Штатов? Как раз, когда нам поесть принесут?
– Да, черт, тогда не надо. Других примет не видите никаких?
– Других примет?
Я выглянул в иллюминатор. И Лешка прильнул к соседнему, тоже хочет быть полезным. Какие приметы?
– Здесь еще диспетчерская вышка есть. Такая невысокая, совсем простая. Вход туда из одноэтажного здания небольшого.
– Хорошо. Они самолет не охраняют?
– Вроде нет. Мы видели в иллюминатор, как они все уходили.
– Держитесь. Попробуем освободить вас по-тихому.
– Ждем с нетерпением.
Мы с Лешкой откинулись каждый к своему борту. Самолетик небольшой, спина принимает округлую форму борта. Все равно радостно. Сейчас еще Джессике позвоню, и можно будет вздохнуть.
И тут дверца дернулась, потом сильнее – заело ее – и распахнулась. В проеме стояла, согнувшись, человеческая фигура. Это был Мустафа.
6
Закрывать дверцу алжирец не стал. Он подпрыгнул и – разогнуться в самолете было невозможно – сел на пол в хвосте. В руке у него был «магнум». Мустафа смотрел на меня, и я прямо видел, как в мозгу у него налетали друг на друга противоречивые мысли. Рот у него, по обыкновению, не закрывался, но глаза меня не отпускали. У нас с ним все-таки был хороший контакт – он слишком много про себя рассказал.