При этом Кудинов не стал ни равным Эйнштейну, ни вторым Шопенгауэром, ни новым Берлиозом (у которого лоб как раз является хрестоматийным примером фронтальной ретракции). Он смотрит на жизнь с ироничной усмешкой созерцателя, не брезгуя действием, даже очень любя приключения и риск, но ни во что до конца не вкладываясь. Способностей у него хватает, чтобы оставлять позади самых ревностных и старательных, однако успехи, равно как и неудачи, радуют его или огорчают лишь слегка, по касательной. Когда нас готовили, Кудинов взял себе кодовое имя Джойс, но он похож скорее на Оскара Уайльда.
О том, что мы с Лешкой большие друзья, в Конторе знает, надеюсь, только Эсквайр. У нашего начальника в действующей обойме наверняка есть и другие нелегалы, неотличимые от настоящих американцев, но заняться этим делом он попросил меня именно по этой причине. Нам с Кудиновым не надо друг к другу притираться, выстраивать отношения, пытаться доминировать или, напротив, перекладывать ответственность на другого. Потому что времени на перетягивание каната не было.
3
Вопросов я поднакопил множество. С меня с лихвой хватило утреннего разговора по наитию, на основании собственных обрывочных знаний, и с необходимостью отделываться туманными фразами. Почему Лондон, когда речь идет о вербовке арабских наемников? Если это так, на что смотрят британские власти? Почему именно египтяне проявляют такую непримиримость к исламским радикалам? Наконец, нельзя ли было прояснить все эти странности до встречи с агентом, а не после нее? На этот вопрос, кстати, ответа я так и не получил. Не тем людям его задавал.
– Почему Лондон? – переспросил Кудинов. – Ты «Бейрут-на-Темзе» слышал выражение?
– Ну да, я знаю, здесь полно мусульман.
– Миллион, – вступил в разговор Мохов. – В Лондоне живет миллион мусульман. А вообще в этой стране ислам исповедует каждый шестой подданный.
– Ребята, я много общался с мусульманами, – возразил я. – Они не все поголовно стремятся уничтожать неверных или мечтают разорвать себя на конфетти, чтобы унести кого-нибудь с собой на тот свет.
– Но все ходят в мечеть и сдают деньги на благотворительные цели, – весомо, с подниманием вверх указательного пальца, уточнил Лешка. – А благо для многих – именно то, о чем ты сказал. Вы, друг мой, пойдите послушайте, что здесь проповедуют в мечетях.
Это он мне же сказал: ему нравится быть со мной то на «ты», то на «вы».
– Я не говорю по-арабски, – возразил я. Что правда: с парой десятков слов и выражений разговор не выстроишь.
– Тогда слушай, что тебе говорят по-русски, – с мягкой улыбкой хлопнул меня по спине Кудинов. Мы с ним друг по другу скучаем, а сейчас даже еще не выпили, не говоря уже о том, чтобы напиться, как это у нас принято. – Кроме тебя и твоих интеллигентных друзей, включая нас с Володей, есть еще окружающий мир. С пониманием которого у тебя, похоже, нелады.
Я так же, дружески, двинул Лешку по плечу.
– Я прекрасно подхожу к окружающему миру. Мы в равной степени несовершенны.
Мохов с интересом смотрел на нас – не привык к нашему стилю общения. Цепкие такие глаза, так и ходят чуть исподлобья влево-вправо. А мы говорили на родном для всех нас языке, не опасаясь прослушки. Этот Черный Лес совсем рядом с Хитроу – не на глиссаде, где вообще невозможно было бы говорить, но в месте, где часть самолетов совершала вираж перед посадкой. Шума хватало.
– Все равно, – продолжал я, дождавшись, пока над нами не исчезнет очередное серебристое брюхо. – Почему не вербовать где-нибудь в Афганистане или в Пакистане? Кто там будет возражать? Да и проблемы у людей в этих странах другие, чем посадить или не посадить ясколку в альпийскую горку?
– Чего? – не понял Мохов. У меня в рифму получилось, может, он решил, что это поговорка.
– Ясколка – это растение такое, с белыми цветочками, – пояснил я. – Я ее этой весной сажал у своей тещи. Поверх всей каменной кладки. Цветет красиво, хотя и недолго.
Лешка, разумеется, про ясколку тоже не знал, но невежество свое проявлять не захотел. Решил, наоборот, сразить меня эрудицией:
– Существуют, друг мой, освященные временем британские традиции. Вы забыли, наверное, кто только здесь революцию не готовил? И Герцен. И Маркс с Энгельсом.
Действительно, вспомнил я, в XIX веке, когда прекраснодушные философы, плохо разбирающиеся в жизненных реальностях, планировали из Лондона светлое будущее человечества, бытовало такое мнение, что Англия поддерживает все революции, кроме своей собственной.
– Но Ленин сидел в Цюрихе, – возразил я исключительно из поперечности своего характера. – А Хомейни – во Франции. Я уже не говорю про тех многих, кого готовили в Советском Союзе.
– Спор чисто теоретический и потому бесплодный. – Это типичный Лешкин способ отступления. – Вернемся к фактам. В Соединенном Королевстве вербуют около двух тысяч мусульманских наемников в год. Это полноценный полк, за три года дивизия формируется. И половина боевиков едет в Чечню.
– Но там же уже сколько?.. Три года не воюют.
– Там уже три года хотят построить исламский халифат. А сейчас, судя по всему, включая твой приезд, начнут воевать в полную силу.
– Я не понял про его приезд, – нахмурил брови Мохов. – При чем здесь это?
– Майкла, он же Миша, – это мы так договорились, что меня будут звать на этой операции, – по пустякам дергать не станут. Где он, там грядут великие события.
Мохов снова свел брови: эти двое всегда дурака валяют или просто его дурачат как новенького?
Мы снова прервались: над нами разворачивался очередной самолет, идущий на посадку. Меня завораживает, когда они, кажется, просто зависают на месте. Огромные, двухэтажные, а плывут медленно, как дирижабли.
– Ну, хорошо. А я-то вам зачем? – спросил я. – Мне-то что нужно делать?
– То, что ты уже начал, – сказал Мохов. – Мы три года спали. Не спали, конечно, копили материал, анализировали его, писали справки, готовили отчеты. А чеченцы копили силы. Сейчас со дня на день должна начаться полномасштабная война – мы проснулись. Где вербуют новых наемников? В Англии. Отлично, попробуем через Лондон заслать в Чечню своего человека. Будет информировать нас о том, что там дальше с боевиками происходит. Ну, на том уровне, на который ему удастся пробраться.
– И что, есть уже такой человек?
– Есть, чеченец. Нашли через ФСБ, – ввернул Кудинов. Тон, которым он это произнес, не оставлял никаких сомнений в том, как он к этой организации относился.
Мохов нюанс не уловил и повторил нейтральным тоном:
– Нашли через ФСБ и уже перебросили его в Англию. А что дальше с ним делать, пока не знают.
Лешка покивал головой: именно так. Но он не тупо покивал, а с подтекстом, который, зная его, как знаю его я, легко расшифровать: стоило ли, в сущности, ожидать интеллектуальных прорывов от людей в состоянии спячки?
– В Центре предлагают внедрить его через связи твоего египтянина, – заключил Мохов.
Мы с Кудиновым переглянулись. Мы-то с ним говорим «Контора» или «Лес».
– Только у твоего египтянина не должно возникать сомнений, что он работает на американцев, – повторил Лешка, хотя это-то мне было понятно с самого начала. – А американец из нас троих только один – ты.
4
К чести Эсквайра (которого, напоминаю, про себя я зову Бородавочник) надо сказать, что в Конторе спали не все. В линейном отделе – в том, который занимается Великобританией и от которого работал Мохов, – действительно всего лишь копили материал. В какой-то степени, формально, их можно понять. С Англией своих проблем хватает, Чечня – в нескольких тысячах километров оттуда, да и вообще на территории России. Совсем формально, это в принципе не дело Конторы – есть ФСБ, МВД, пусть сами свои зарплаты отрабатывают. Только сейчас, когда жареный петух клюнул, как с кривой эстетской усмешкой часто цитирует кого-то наверху Бородавочник, Лес, похоже, забомбил резидентуры руководящими указаниями. Уверен, мгновенно вспомнили и про чеченскую диаспору, про мусульманские радикальные организации, про арабских боевиков и про бывшие братские республики, через которые те просачиваются на российскую территорию.