– Вы по-русски говорили? – спросил Мустафа.
Мы с Лешкой в этом «кукурузнике» перестали конспирироваться. Уверены были, что все наши похитители ушли. Видели, как все они ушли. И с Моховым я тоже на своем первом или втором родном говорил.
– Нет, это польский язык, – нашелся Кудинов и добавил для убедительности: – Пан разумеет по-польски?
– Очень смешно, – усмехнулся Мустафа. – У отца в училище полно было русских. Я слов немного знаю, но сейчас вспомнил. И потом Чечня… Все сходится.
– Хорошо, допустим, – сказал я. – Это что-нибудь меняет?
Алжирец пожал плечами. Не знает еще, не успел подумать.
– А что, тебе русские сделали что-то плохое? – спросил Лешка.
– Нет. – Мустафа усмехнулся. – Меня без них не было бы вовсе.
– Это как?
– Мать при родах чуть не умерла – нас двое было у нее в животе. В больницу все русские врачи примчались: и гинеколог, и хирург, и этот… который наркоз дает. Мы все трое могли умереть, а не спасли только брата, близнеца моего.
– Тогда из-за чего русские могут быть для тебя проблемой? Из-за Чечни?
Мустафа усмехнулся, невесело так:
– Из-за Чечни это они меня должны не любить.
– Тогда что?
Мустафа снова пожал плечами. Не знает. Неожиданно для него это. Прокручивает сейчас все в мозгу с самого начала.
– А Ашраф знает, кто вы на самом деле?
Лучше не врать, даже в мелочах. Дожимать его сейчас нужно, убедить, что это ничего не меняет.
– Он не спрашивал. Ему важно, что мы боремся с одними и теми же людьми. И помогаем друг другу как союзники.
Дальше думает. Прямо слышу, как у него в голове приводные ремни поскрипывают и шестеренки подключаются.
– А Рамдан и остальные считают, что мы американцы? – уточнил я.
Мустафа кивнул.
– Хорошо, ты их и не разубеждай. Мы же условились с тобой, что твой брат не будет знать. Ну, что мы продолжаем сотрудничать. И в это тоже его не посвящай.
Алжирец с сомнением покачал головой.
Лешка все это время слушал молча. Мы с Мустафой сразу перешли на французский. Рамдан-то прилично говорит по-английски, а Мустафе тяжело. Кудинов наоборот: понимает французский достаточно, но говорит плохо.
– Твой брат сейчас был уехать? – спросил он. Как-то так можно буквально перевести его вопрос.
– Да.
– Лучше думать, что делать потом. – И добавил по-английски: – Мне кажется, это важнее.
Правильно мыслит. Мы с Мустафой в недавнем прошлом разбирались, а думать нужно о ближайшем будущем. Развернуть вектор.
– Можешь нас освободить? – в лоб спросил я.
Мустафа облизнул губы.
– А дальше что?
– Мы уйдем.
– Вы уйдете. А со мной что будет? Меня стеречь вас оставили.
– Ну, ты же мог отойти на минуту. А мы сами освободились и сбежали.
– Можем врезать тебе по физиономии для правдоподобия, – добавил Лешка. Нравился ему такой план.
– Нет. В это никто не поверит.
Хороший ответ на самом деле. Значит, ищет решение.
– Бежим с нами, – предложил Кудинов.
– Куда? В Москву?
Действительно, куда деваться мусульманскому террористу, желающему выйти из игры? А ему придется это сделать, если он бежит с нами.
– Смотри, Мустафа. – Я даже присел поудобнее. – Может, это действительно неплохой вариант. Скажем, один из нас притворился, что у него начался припадок, эпилепсия. Вон у него, например.
– Почему это у меня припадок? – возразил Кудинов. Не вышел еще из накрывшего его упрямства.
– Ну, хорошо, у меня. Я начал биться, мычать. Ты залез в самолет. А я, улучив момент, ударил тебя, и ты потерял сознание. Я завладел пистолетом, прострелил наручники, освободил себя и своего товарища, и мы бежали. Свяжем тебя – никто ничего не заподозрит.
– А дальше что? – повторил Мустафа.
– Рамдан взбесится, отругает тебя, может, врежет пару раз, но и все. Это твой брат, и он тебя любит, сам знаешь. Вы с ним вернетесь в Лондон, и, когда все устаканится, ты дашь знак, что готов встретиться с нашим человеком. Ну, как мы договаривались. И этот человек передаст тебе за этот правильный поступок премию.
– Премию?
– Да, небольшой такой бонус. Дом себе сможешь купить.
Мустафа поднял на меня взгляд. Сомнений в том, что я не пытаюсь его обмануть, у него не было. Мне не раз говорили, что я внушаю доверие. По крайней мере когда говорю правду.
– Дом? Ну вы даете! Допустим. А в какой стране? Где меня примут?
– Да хоть у себя в Алжире. Сделаем тебе новый паспорт, сменишь имя, внешность, в конце концов.
– С какой стати кто-то будет ради меня так стараться?
Мы с Лешкой переглянулись. Мустафа сообразил:
– Вы такие важные птицы?
Он вздохнул. Крутятся шестеренки, работают.
– Ты мне не веришь? – спросил я.
Мустафа снова облизал губы.
– Почему-то верю. – Он помолчал. – А за вас действительно выкуп готовы привезти? Или это ловушка?
– Привезут, привезут. Зачем им рисковать?
– Тогда зачем нам рисковать? Мне то есть? Рамдан получит деньги и вас отпустит.
Правильно мыслит парень. Говорю же, глаза умные. Мы ему предлагаем большую сумму, огромную с его точки зрения. И я не блефую: Контора не захочет внести, так я сам прилично зарабатываю, и что-то у нас отложено на черный день. Однако если Мустафа примет мое предложение, ему придется поменять всю свою жизнь. И, возможно, до конца своих дней прятаться от бывших товарищей. А вот с выкупа он получит, конечно же, сумму небольшую, но легализованную. И будет жить дальше под присмотром старшего брата. Да и зачем революционеру-подпольщику деньги – он их все равно родителям пошлет?
– А твой брат действительно нас отпустит, когда получит деньги? – спросил Кудинов.
– Ну да, – ответил алжирец. Но абсолютной уверенности в его голосе не было.
– Никогда не было так, что он тебя удивлял? – продолжал Лешка. – Он говорил, что сделает так, а поступал как раз наоборот?
– Я понял, – сказал Мустафа.
– Так что для нас есть разница, – резюмировал Кудинов.
– Я понял, понял.
– И тогда каков твой ответ?
– Не знаю. Надо все обдумать.
– У нас есть на это время? – вмешался я.
– Немного есть. Я подумаю.
А дальше случилось вот что. Мустафа поднялся с пола и, скрючившись, стал пробираться к дверце. Левой ногой он уже встал на землю, но правой зацепился за металлическую петлю, за которую закрывался люк изнутри. Он стал терять равновесие, выронил «магнум» и вывалился из самолета. Его голова снова появилась в проеме через пару секунд, но за это время я успел ногой подтянуть пистолет поближе и, упав на пол, завладел им.
Теперь курчавую голову Мустафы и никелированный ствол «магнума» отделяло от силы с полметра, даже меньше. Промахнуться было невозможно ни со сна, ни спьяну, ни даже если ты вообще никогда не стрелял. Одну пулю между глаз. Потом выстрелить в Лешкины наручники, он выстрелит в мои – и мы свободны.
Я никогда не забуду, как этот парень смотрел на меня. В его глазах не было ни страха, ни мольбы, ни ненависти. У Мустафы был взгляд человека, который уже давно распростился с жизнью, был готов расстаться с ней в любой момент. Взгляд человека, удивляющегося каждому новому дню, который выпадает ему как подарок судьбы. Страшный взгляд для парня, которому едва за двадцать. Так я тогда это интерпретировал.
Мустафа понял, что я не выстрелю, не смогу выстрелить в упор. Его брат Абду тоже так не сумел. Он протянул руку за пистолетом.
– Стреляй же! – крикнул Лешка.
И опять я не смог. Ну, не могу, не могу я выстрелить человеку в лицо, когда он на меня смотрит.