– Он не заряжен, – спокойно сказал Мустафа. – Я просто хотел знать, можно ли вам доверять.
7
Кудинов читает много. Ну, как и в моем случае, возможно, правильнее будет сказать, что он успел много всего прочесть. Однако в голове у него от книг остается самая малость. Это не критическое замечание, он сам в этом признается. Причем это обстоятельство Лешку отнюдь не огорчает. Наоборот: он перечитывает понравившиеся ему книги, как будто открывает их в первый раз. Постепенно то тут, то там что-то всплывает у него в памяти, но удовольствия его это не умаляет.
Я тоже легко забываю содержание, если это роман. В памяти откладывается иногда общая канва, иногда один-два ярких персонажа, иногда лишь общее настроение. Но перечитываю художественную прозу я, в отличие от Лешки, редко. А вот из философских трудов, которые когда-то составляли, да и по-прежнему составляют немалую часть моей жизни, в голове застревает многое. Потому что в этом случае ты не просто следишь за историей, которую тебе рассказывают. Ты в диалоге с великими умами. В чем-то с ними соглашаешься – и тогда их мысли становятся частью тебя, с чем-то споришь – и тогда не можешь забыть. Как тот разговор Конфуция с Лао-цзы.
Лешка про меня это тоже знает. Мы же с ним, когда напиваемся, делаем это не просто для того, чтобы нам наутро было плохо – такого результата можно добиться за пятнадцать минут. Нет, для нас редкие застолья – это полночи сплошных разговоров. Мы, конечно, усиживаем пару бутылок – или одну, если это литровая. Но пить мы оба умеем, не помню случая, чтобы кто-то из нас отключился посреди фразы. А то, что на следующий день голова у нас будет словно вынутая из тисков, так это как счет в ресторане – неизбежность.
Я это все к тому, что Лешка пристал ко мне с одной фразой. Он ее от меня когда-то слышал, но не запомнил. А сейчас она показалась ему чрезвычайно подходящей к нашему положению.
– Там смысл такой, что избежать того, что будет, невозможно, – пытался он разбудить мою память.
– Да таких сто разных выражений. «Чему быть, того не миновать».
– Нет, – отмахивался мой друг. – Чего мои слова повторять?
– «Двум смертям не бывать, а одной не миновать».
– Тьфу ты, это все из букваря, – удивлялся моей тупости Кудинов. – Там красиво так было сформулировано, незатасканно. Как твой Некрасов сказал бы.
– Некрасов? Ну, типа: «Бог полюбит, так не погубит»?
– Нет же! Там, мне кажется, про цепь еще что-то было.
– А, понял. Сейчас… «Цепь случайностей уже скреплена»?
– Вот. – Лешка даже хлопнул себя по ноге скованными руками. – Нет, надо было столько меня мучить? «Цепь случайностей уже скреплена», – с удовольствием повторил он. – Это же ты не сам придумал?
– Наверно, нет, прочитал где-нибудь. Хотя где, не помню. Тихо!
Вдалеке снова послышался шум двигателя.
– Возвращаются, – сказал Лешка. – Как думаешь, твой Мустафа расскажет братцу про то, что случилось?
– Хм, не знаю. Мне почему-то кажется, что нет.
– Значит, есть шанс, что он нам поможет?
– А вот здесь не уверен. Там его брат. А здесь два чужих мужика из вражеского лагеря. К тому же один из них в грязной рубахе.
– Ты к чему это про рубаху? – оглядел себя Кудинов.
– Да просто так. Пою, что вижу.
– Нет, это ты что, про крейсер «Варяг» вспомнил? Надели чистое белье и все на палубу – помирать?
– Бог с тобой! Ага, а ты сам, значит, про это думаешь. Я-то нет – просто смотрю, что дальше будет.
– Смотри мне, без фатализма! – не сдавался Лешка. – А то заладил про свою цепь случайностей.
Я не стал спорить, кто про что заладил. Он ведь хотел нас обоих подбодрить.
Да, это вернулся фургон. Потому что вскоре нас посетил мозг операции в сопровождении брата. Рамдан был в превосходном настроении. Он распахнул дверцу самолета, но залезать внутрь не стал, только выпустил в нашу сторону струю дыма.
– Новости неплохие, – сообщил он.
– То-то, я смотрю, ты без огневой поддержки, – не удержался Кудинов.
Алжирец сарказм игнорировал.
– Завтра утром нам передадут деньги. Когда мы убедимся, что нас не обманули, мы позвоним и сообщим, где вас искать.
Да?
– Вы уверены, что не ошиблись номером? – спросил я. – Наши коллеги не такие идиоты.
Рамдан сплюнул в сторону сквозь передние зубы.
– Что это вы такое говорите?
– Мы говорим, – подключился к разговору Лешка, – что наши друзья не дадут вам ничего, пока не убедятся, что мы живы и здоровы. И обмен этот должен произойти разом: вы получаете деньги, мы – свободу. Зачем рассказывать нам сказки?
– Кто рассказывает сказки? – возмутился Рамдан. – Это было моим условием, и ваши люди его приняли. Не сразу, естественно, но я не дал им выбора.
Странная история. Чего он не договаривает?
– И наши люди не захотят даже убедиться, что мы живы? – спросил я.
– Захотят. Это было их условие, и я тоже согласился. – Рамдан затянулся и выпустил дым практически мне в лицо. – Мы увезем вас отсюда и дадим позвонить с автострады.
– И какие гарантии, что между этим звонком и моментом передачи денег мы по-прежнему будем живы?
– Вы задаете мне больше вопросов, чем они, – разозлился Рамдан. – Я и так сказал вам лишнего.
Он что-то приказал брату по-арабски. А Мустафа лишь раз мелькнул в проеме двери и больше не показывался. Однако уходящих шагов мы не слышали, а теперь вот к нему обратились. Здесь все время был, но не хотел, чтобы мы его видели. А мне интересно было бы заглянуть ему в глаза – что он надумал?
Рамдан из проема исчез, а Мустафа, как я и хотел, появился. Он положил перед нами пластиковый пакет и буркнул:
– Ваш ужин.
На Лешку и не взглянул – он же тогда кричал: «Стреляй!» По-русски кричал, но в смысле того, чего он хотел, ошибиться было невозможно. А на меня глаза поднял. Ну, что он ничего не сказал брату, мы и так поняли. Но ясно, что и про то, что у нас есть еще один мобильный, что мы русские и что пытались освободиться, он тоже не упомянул. Рамдан не упустил бы случая это прокомментировать, а то и отвесить нам по паре пинков. И телефон бы отобрал.
Глаза наши встретились лишь на секунду – Мустафа тут же отвел свои. Но этого было достаточно, чтобы понять, что он не был ни на нашей стороне, ни на стороне брата. Он искал свое решение.
8
В пакете была большая, разрезанная на ломти пицца. Для меня-то это junk food. Не знаю, как это сказать по-русски, типа «помоечная еда». Мы дома никогда не едим это уже скорее американское, чем итальянское, блюдо – если это блюдо. А тут я даже очень ею заинтересовался. Было еще достаточно светло, чтобы я мог убедиться, что она была вполне вегетарианской: помидоры, перец, оливки и сыр. Мы ели, причмокивая и запивая пепси-колой из баночек. Пицца остыла, но нам с Лешкой она показалась восхитительной. Пепси была из холодильника, но успела нагреться.
– Все это покупалось не меньше чем в получасе езды отсюда, – резюмировал наши температурные ощущения Кудинов.
– И про егеря был разговор, и про имение. То есть мы в какой-то глуши.
– Либо они не хотят мелькать в ближайшей деревне. Доехали до супермаркета или заправки на автостраде.
– Хм, а это мысль!
Я перевернул коробку из-под пиццы. Да, там когда-то был ценник, но чья-то бдительная рука его сорвала. Только обрывок штрихкода остался.
– Нет? – спросил внимательно наблюдавший за мной Лешка. Он успел осмотреть пластиковый пакет. Я тоже следил за ним – пакет был из бакалейной лавки в Финсбери-парке.
– Нет. Они тоже не пальцем сделанные, как сказал бы наш друг Мохов, – вздохнул Кудинов.
– Будем надеяться, что нас найдут по самолету.
Я снова вспомнил про другой самолет. Про тот, который летел в Нью-Йорк без меня.
– Давай позвоним еще раз Мохову. А потом я наберу все-таки жену.
– Только лучше убедиться, что нас точно никто не охраняет.
– Это-то проще простого.
Я ведь не рассказываю все в реальном времени, что-то пропускаю. А мы с Лешкой обследовали сантиметр за сантиметром всю площадь пола в пределах досягаемости. Деревяшки и пластмасса – ничего надежного, чем можно бы было поковыряться в наручниках. Зато с цепью мы распределились. Пока один сидит на полу у самой ножки скамейки, через которую она пропущена, у второго радиус действия становится максимальным. Потом мы менялись, и этот второй перебирал мусор со своей стороны. В таком положении цепь позволяла каждому из нас и вплотную приблизиться к дверце. Возможно, наши похитители специально так сделали, чтобы не возиться, когда кому-то приспичит по малой нужде.