– А вы где сейчас?
– Еще в больнице. Меня зашили, долили крови, сейчас уже все нормально.
– Ваши предположения? Кто мог стрелять?
– Стреляли двое: снайпер на крыше и потом уже женщина, которая подстраховывала его у южного выхода. Возможно, такой же человек ждал и у северного, мы не знаем.
– Что на стадионе?
– Я не был уверен, что останусь на ногах, и подключил своего заместителя, Алекса Макги. Пока связались с секьюрити стадиона, прошло минут десять-двенадцать. Они тут же все перекрыли, но…
– Понятно. А женщина?
– У нас есть ее изображение с уличной видеокамеры. Качество, конечно, не очень. Потом наш друг свернул на боковую улочку, женщина побежала за ним. Но там камеры нет.
– То есть что произошло дальше, мы не знаем?
– Вслед за нашим другом повернула большая БМВ. Номер ее у нас есть, ее сейчас ищут. Может, она как-то связана со всем этим, может, нет. А женщина потом проехала через перекресток на мотоцикле. Его вел кто-то еще, она сидела сзади.
– Номер его есть?
– На мотоциклах номер стоит только сзади. А на нашем видео мотоцикл оба раза снят сбоку: когда ехал за женщиной и когда проехал назад, уже с ней. В общем, этот след безнадежный.
– То есть, я резюмирую, у нас даже нет уверенности, жив наш друг или нет?
– Он жив, сэр. Если бы та женщина в него попала, труп остался бы лежать на улице. Она вряд ли собиралась увозить его на мотоцикле.
– А если его убил кто-то сидящий в БМВ?
– И потом увез труп с собой? Маловероятно. Если бы нашего друга хотели убить люди из БМВ, они бы просто это сделали и убрались поскорее.
– Тогда кто же сидел в этой БМВ?
– Я предполагаю, что это могли быть люди, которые подстраховывали нашего друга. На случай, если все пойдет не так, как планировалось.
– Тогда у него в Лондоне есть сообщники.
– Похоже, что так, сэр. Он же здесь проработал много лет.
– Хорошо. Кто из наших знал о месте и времени встречи?
– Никто.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Только вы и я.
– Как же тогда те люди смогли подготовиться к засаде?
– Версии две. Первая: утечка произошла от людей, которых наш друг просил его подстраховать. И вторая: наш с вами разговор кто-то подслушал.
– Но у нас же связь со скремблером.
– Это электроника, сэр. Здесь нет ничего невозможного.
– То есть и сейчас нас кто-то может подслушивать?
– Не исключено.
– И ваш номер, и мой?
– Да.
В этом месте я отметил, что не смог помешать себе глупо улыбнуться.
– Тогда будем заканчивать. Отдайте ваш мобильный в техническую службу, пусть они проверят. И я отдам им свой. Я через час буду на работе, просто зайдите ко мне.
– Хорошо, сэр.
– Да, что я еще хотел сказать… Вы, конечно, герой – закрыли нашего друга грудью. Но операцию вы провалили. Очень важную операцию.
– Я знаю, сэр. Мне очень жаль.
– Мне тоже. Но мы поговорим об этом с глазу на глаз.
Я посмотрел на время, когда они закончили разговор: 11:40.
– Шанкар, – позвал я в гарнитуру. Что-то она предательски молчала.
– Шанкар слушает, – отозвался тот. – Вы снова в деле?
– Я снова в деле.
– Тогда вывожу сигнал на вашу гарнитуру. Я отключал его – это какой-никакой, но все же риск.
– Включи, конечно. Скажи мне, после одиннадцати сорока были какие-то звонки с нашего главного телефона? Как вы его называете? Объект А?
– Нет, больше не было.
– А с телефона человека, с которым он разговаривал в тот раз?
– Сейчас посмотрю. Так, так… Это у нас Объект С. Нет, его телефон с тех пор тоже молчит.
– А все другие? Эти D, Е, F?
– Эти в эфире. Мы их пишем.
– Понятно. Спасибо, Шанкар.
– Продолжаем?
– Разумеется, продолжаем.
Все откатилось назад, на нулевую отметку. Даже дальше. Еще сегодня утром я знал все, о чем говорили мои соперники, и Мохов не боялся высунуться из своей норки.
6
Я позвал Раджа, чтобы сказать ему про БМВ.
– Пусть ищут, – отмахнулся он. – Номера на ней стояли липовые, уже давно поменяны. А водителя и пассажира на переднем сидении можно рассмотреть только на камерах, которые фотографируют при превышении скорости.
– Старушку инфаркт не хватил?
Радж захохотал:
– Старушка была так довольна, что даже не потребовала прибавки. Обычно она просит.
Потом мне принесли какой-то очень горячий и очень острый суп. Он пришелся как нельзя кстати. Не знаю, какие в нем были ингредиенты, но голова у меня соображала все лучше.
Я попросил дать мне аудиофайл нашего разговора в машине с Моховым. Мы же говорили по-русски, и расшифровать его мог только я. А мне хотелось иметь этот разговор в виде текста. Тогда, в разгар событий, Мохов мог неосторожно сказать – а я упустить – что-либо очень существенное.
Это заняло у меня минут двадцать. Я посмотрел на часы: начало четвертого. Моей следующей зацепкой был звонок сыну Осборна, Питеру. Но мы договаривались абстрактно на вторую половину дня, а мне нужно было просчитать возможные варианты.
Так вот разговор с Моховым. Главная констатация: он не только не был завербован англичанами, он и сбежал-то в Англию не для того, чтобы обратить свой капитал знаний в звонкую монету. Случилось что-то, отчего его жизнь оказалась в опасности. Настолько, что у него даже попрощаться с семьей времени толком не было.
Второй момент. Мохов высказал уверенность, что раз мы с ним встретились, отныне и моя жизнь висит на волоске. То есть кто-то, «они», могут решить, что Мохов мне передал какой-то предмет или, скорее, информацию. И эта информация настолько важная, что меня будет стоить убить уже потому, что возникло подозрение, что я ее от Мохова получил.
Кто же эти «они»? На этот вопрос Мохов отвечает: «Тебе лучше не знать». Значит, это вряд ли люди из Конторы – они мне теоретически могут быть знакомы, пусть даже не лично. А раз мне лучше не знать, значит, «они» находятся на более высоких этажах пирамиды. И это не частная служба безопасности какого-нибудь олигарха, иначе, почему бы мне этого и не знать. Нет, такой ответ предполагает, во-первых, государственную структуру, а во-вторых, самую верхушку власти, которую и заподозрить-то в чем-то преступном немыслимо.
Третий момент, тоже очень важный. Мохов говорит мне: «Тебе лучше не знать». Я тут же спрашиваю: «А англичанам?» То есть я имел в виду, что мне он, видите ли, этого сказать не может, а от англичан, наверное, скрывать не будет. И он произносит такую фразу: «А они это и без меня знают». И потом он еще сказал, что одни англичане захотят его защитить, а другие – нет. Конечно, голова у меня была, как только что отзвонивший колокол, еще гудела, но как я это в ней не прокручивал, ничего другого у меня не получалось.
А вырисовывалось вот что. У англичан есть в Москве свой агент где-то очень высоко, может быть, даже в Кремле. Каким-то образом об этом узнает Мохов. Причем узнает так, что тому, кроту, стало известно, что его разоблачили. Повторюсь, человек этот, будем его так и называть, Крот, занимает пост настолько высокий, что обвинить его в работе на иностранцев было бы не просто клеветой, а кощунством. Но теперь он знает, что какой-то разведчик его раскрыл, и не успокоится, пока того не уберет. Любыми путями – ведь сказал же Мохов, что его похоронили бы как героя или как жертву несчастного случая. Нашли бы способ.
Вот почему Мохов так поспешно уезжает из Москвы. Крот же имеет доступ к информации из Конторы и узнает, что тот бежал в Лондон. Он направляет туда своих специально обученных людей или даже использует сотрудников резидентуры, поскольку официально речь идет о ликвидации предателя. Мохов от киллеров уходит, но это не значит, что его перестанут искать. Скорее наоборот.
Теперь вопрос, так волнующий Осборна: откуда эти киллеры узнали о предстоящей встрече на кладбище? Потому что с трех до десяти утра они успели изучить местность, поставить снайпера на самый верх трибуны, еще одного стрелка – на южный вход, да и на северном – англичане правы – возможно, тоже был кто-то, чтобы отрезать Мохову путь к отступлению. Несомненно, люди Крота узнали об этом достаточно рано.