…Вторая дверь вела в маленький зал, где брали воду — ручей тек по стене в каменную чашу. Дева с кувшином поклонилась своему королю — смертному, сыну смертного… Диор улыбнулся ей и толкнул ладонью третью дверь — в длинный извилистый коридор, ступенями ведущий вверх…
— Мы встретим их у Сарн Атрад, больше им переправиться негде, — сказал отец, когда вестник закончил рассказ и все взгляды обратились к человеку, которого многие считали по праву наследником Тингола. — Кто со мной — пусть будет готов в один день. Завтра мы выступаем.
Гонца, вопреки его просьбе, оставили спать в доме Берена и Лютиэн. «Куда ему с нами, на беднягу смотреть жалко», — сказал отец. Диор надел доспех, попрощался с Нимлот и детьми. Обняв жену напоследок, осторожно коснулся ее тяжелого живота.
— Я скоро вернусь, — сказал он. — Но если она успеет раньше, назови ее Эльвинг.
— А как же иначе, — улыбнулась Нимлот. — Мы же вместе ходили к тому водопаду, смотреть на звездные брызги.
Диор не мог не идти — от руки гномов погиб Галатиль, отец Нимлот и брат Келеборна. Самого Келеборна Берен решил не ждать, хотя и послал гонца к южным отрогам Эред Линдон: если властительные супруги успеют на битву, то успеют, а нет — так нет. Существенной помощи войску они все равно не могли оказать: их с лордом Келебримбором молодое княжество, основанное после гибели Нарготронда, было малочисленно.
Лютиэн утешала Нимлот в ее горе, таком понятном — ведь и ее родители отошли совсем недавно, и она до сих пор продолжала носить простые некрашеные одежды скорби. Диор, покидая жену, сомневался, принесет ли ей месть хоть какое-то утешение. У женщин врачевать душевные раны получалось лучше. А главное — Лютиэн могла доподлинно рассказать, как оно там… Впрочем, станет ли? И решится ли Нимлот расспрашивать ее? Диор пытался разговорить отца, когда был еще отроком — но Берен ограничился кратким «Хорошего мало».
Именно Нимлот тогда рассказала ему, как воскресшие отец и мать появились в Менегроте через год после своей смерти. Отец тоже любил об этом рассказывать — словно это было веселое приключение: «всю жизнь мечтал появиться на собственных поминках и послушать, что болтают»; и только от Нимлот Диор узнал о священном ужасе, охватившем эльфов, когда двое умерших живыми появились в пиршественном зале. Поначалу их приняли за мороков, и Берен, чтобы доказать, что это не так, взял со стола блюдо с рыбой и угостил Лютиэн, и ел сам, пригубил вина и разорвал на груди обветшавшую погребальную одежду, позволив Белегу коснуться его ран, которые выглядели только-только зарубцевавшимися и, по его словам, еще болели. Но когда эльфы удостоверились, что это в самом деле они и в самом деле живые, ужас их стал не меньше, а больше, ибо никогда и нигде Единый не являл так ясно Свою силу и волю. Никогда и нигде доселе умершие не возвращались живыми, а эльфы не делались Смертными. Ибо и мать стала Смертной, и к радости о ее возвращении из Мандоса примешалась горечь грядущей разлуки за порогом смерти.
Диор вырос с мыслью о том, что отец и мать умерли и воскресли до его рождения. Может быть, поэтому смерти он не боялся. Ни тогда, когда вместе с отцом отправлялся к Сарн Атрад, ни сейчас, когда — он знал это — шел ей навстречу.
…По пути к ним присоединились многие нандор — как и тогда, когда Берен повел их на север, отражать нападение орков после Битвы Бессчетных Слез. Но в самом конце, уже у брода Сарн Атрад, их ждал еще один союзник — эльфы почтительно держались на расстоянии от выступивших из-за деревьев и подобных деревьям высоких фигур, и лишь Берен подошел к ним близко, поклонился и громко сказал:
— Приветствую тебя, почтенный Древобород. Узнаешь ли ты меня или я сильно изменился со времени нашей последней встречи?
То древоподобное создание, что стояло впереди всех, пригнулось, чтобы лучше разглядеть собеседника и прогудело:
— Хмм! При нашей последней встрече ты сам не узнал меня, Убийца убийц. Ты изменился, хмм, да… Но глаза у тебя остались прежними. Кого ты ищешь здесь?
— Гномов из Ногрода, разоривших Дориат.
Высокое создание выпрямилось, тряхнув кроной волос.
— Так значит, мы снова союзники, — прогудело оно. — Гномы убили много деревьев, прокладывая гать через Сарн Атрад.
— Древобород, Пастырь деревьев, — Берен снова склонил голову. — Хочу просить тебя об одном.
— Говори. Не обещаю, что исполню, но всегда готов выслушать, ибо мы многим были тебе обязаны, когда ты убивал убийц в своем горном краю.
— Все свои долги ты уже отдал, когда спас мне жизнь, — сказал Берен. — И если я попрошу тебя, то не ради них, а ради Кементари, Подательницы жизни и супруги Аулэ.
— Ты знаешь, как просить, — недовольно сказало существо. — Говори же.
— Ты — ее дитя, а гномы — дети Аулэ. Я хочу решить дело миром, и прошу тебя: если гномий государь согласится, не преследуй гномов. Требуй от него возмещения ущерба, я поддержу тебя, но крови я проливать не хочу.
— Хммм… А если они не согласятся?
— Тогда они сами повинны в своей гибели и вы вольны делать с ними что пожелаете.
— Это не по душе мне, — Пастырь деревьев погладил зеленую бороду. — Ваш век слишком короток, и если этот король сдержит слово, его внук нарушит. Но ты просишь именем Кементари, и ради нее я согласен. Смотри же: если начнется битва, я буду думать о своем, и не стану спасать тебя.
— Быть посему. Госпожа Лютиэн Тинувиэль, дочь Тингола, велела кланяться тебе, если встречу. — И Берен поклонился Пастырю Дерев в третий раз. Дети Кементари тоже ответили поклоном — и исчезли в лесу, стали как деревья среди деревьев.
Нандор были недовольны намерением Берена. Многие потеряли друзей и родных в дориатской резне, и всем было обидно за Тингола, сюзерена и доброго союзника. Но роптать никто не стал.
Войско укрылось в лесу и расположилось на ночлег, а утром следующего дня вернулся утомленный вестник, которого Берен послал к преследующим гномов дориатским синдар, когда выступал в поход. Он сказал, что гномы двигаются медленно и к полудню будут здесь, а эльфы Дориата, узнав, что нандор под водительством Берена выступили гномам навстречу, воспрянули духом и принялись сильнее досаждать «сплюснутому народцу».
— Значит, будут еще недовольные тем, что ты хочешь предложить мир, — сказал Диор.
— Не учи отца, — ответил Берен. — У кого больше права на месть, чем у твоей матери? А она готова простить.
— Она так сказала? — изумился Диор.
— Да. Но доброй воли только с одной стороны мало. Ты еще не слышал, что ответит на мое предложение Мельхар, так к чему заранее пугать меня недовольством эльфов?
— Ты думаешь, он откажет тебе?
— Я знаю, как искушает Сильмарилл.
Диор присмотрелся к отцу и увидел, как печальны его глаза и какие горькие складки залегли возле рта.
— Гномий король был тебе другом? — спросил он.
— Нет, просто приятелем. Но если ты думаешь, что приятеля убивать легче, то ошибаешься.
Больше они не говорили до самого конца сражения. Диор с небольшим отрядом тех, кто умел хорошо рубиться, занял такое место, откуда можно быстро выбежать на гать, закрывая противнику переправу.
…Когда коридор закончился, они оказались перед четвертой дверью — там стояли двое стражей с копьями и щитами. Отсюда, из этого зальчика, было два коридора — в зал Совета и в королевскую сокровищницу. Именно там смерть настигла Маблунга, именно по этому коридору он, сражаясь, отступал…
Солнце уже стояло в зените и бешено пекло, когда пыль выдала приближение гномов. Все приготовились.
Гномы начали переправляться и уже втащили первый воз на гать, проложенную второпях при наступлении, когда Берен вышел из своего укрытия и ступил на мост.
Увидев его, гномы остановились. Их предводитель в украшенных золотом доспехах, с золотым зубчатым обручем на шлеме, выступил вперед.
— Ты кто такой и почему заступил нам дорогу? — спросил он.
Берен снял шлем. Гномий король крякнул с досады.
— Ты еще больше стал похож на своего деда, — сказал он. — Проклятье. Я не хотел.