— А потом появился он. Себастьян. На мгновение мне показалось, что он вырос из ниоткуда прям посреди дороги. Но, конечно же, это не так. Он просто ждал меня, спрятавшись в кустах. И мы долго гуляли. Пока луна не повисла нал головой перламутровой пуговицей. И тогда…
Священник против воли сжал кулаки, но Жюли, захваченная воспоминаниями, не заметила этого. Лицо ее преобразилось. Равиньян смотрел и не узнавал его. Освещенное изнутри, оно казалось юным, как рождающийся день и древним, как сама жизнь. Оно было величественным, как лик Мадонны, но оставалось земным. И если Ева в миг своего грехопадения хоть отдаленно напоминала Жюли, как мог Господь проявить к ней жестокость?
— Тогда он меня поцеловал, — закончила она едва слышно. Свет, озаряющий ее лицо, погас и она снова заплакала. Равиньян, готовый к самому худшему, поднял на девушку изумленный взгляд.
— И все? Это все, Жюли? — радость затопила его весенним теплом. Углы губ дрогнули, предвосхищая улыбку, но он сдержался, принимая серьезный вид.
Она робко качнула головой.
— Полагаю, — он помедлил, скрещивая на груди руки, — полагаю, Господь простит этот грех. Но, Жюли, поддавшись искушению однажды, так сложно противостоять ему вновь. Тебе следует быть осмотрительнее рядом с Себастьяном. Пока священные узы брака не соединят вас в единое целое.
— Ах, господин кюре! — воскликнула девушка и, забывшись, схватила Равиньяна за руки. — Как мне хотелось бы, чтобы венчали нас именно вы! Но мать…
Она снова сникла.
— Мать никогда не позволит мне выйти за Себастьяна. И тогда нам придется бежать. Но вы не волнуйтесь! Если Бог простит мне этот грех, я точно не совершу новых! Никогда!
Равиньян засмеялся и ласково пожал ее ладони.
— Я верю в тебя, Жюли. И Господь в тебя тоже верит. А с матерью я поговорю. Она знает, какой нелегкой бывает женская доля, а еще очень любит свою доченьку. Уверен — она обязательно поймет тебя, пусть не сразу. А теперь иди.
Успокоенная словами священника, Жюли отправилась домой. Теплый ветер подныривал ей под руки ласковым псом, норовил стянуть чепец и путался в юбках. Жюли широко раскинула руки и пустилась с ним наперегонки но, как она ни старалась, он всегда оказывался впереди. Лицо ее раскраснелось, золотистая прядь прилипла к шее. Пару раз Жюли чудом не налетела на одуревших от жары кур. Огорошенные, они разразились ей вслед гневным квохтаньем, чем развеселили ее еще больше. Ей казалось, что внутри нее, искрясь и переливаясь радужными боками, дрожит огромный мыльный пузырь. Точно такой же, как она видела на празднике в городе несколько лет назад. Что пузырь этот растет, заполняя всю Жюли, и тянет ее выше, выше. Вверх, до самого неба. К жаворонкам и облакам. Она даже замедлилась, почувствовав, как он щекочет у горла. А потом перешла на шаг. Медленный, осторожный. Только бы он не лопнул, этот волшебный пузырь, о котором так хотелось рассказать Себастьяну. Возможно, он и сам уже знает. Да, он точно знает — почему-то Жюли была уверена, что он чувствует то же самое.
— Жюли!!! Жюли, негодная девчонка! Ах ты, паскуда! — хлесткий удар ладонью обжег спину девушки и она вскрикнула, обернувшись. Перед ней, уперев в бока руки и отдуваясь, стояла мать. Ее багровое, искаженное яростью лицо блестело от пота. Волосы выбились из-под чепца и лезли в глаза. Жюли съежилась, выставляя вперед руки. — Нет, вы поглядите на нее, люди добрые! Вырастила змею! Неровен час — принесешь в подоле, опозоришь мать!
Жюли вздрогнула. Испуганно озираясь, она схватила мать за руки и сбивчиво зашептала.
— Мама, ну что же ты, мама! Услышат же, зачем?! Я в церкви была, в церкви! Господин кюре подтвердит!
— В церкви она была, ишь ты! — продолжила Бабетта, чуть более миролюбиво. Упоминание священника смягчило ее, но ненадолго. — Дома забот выше головы, а она — в церкви! Святоша! Вырастила бездельницу на свою голову! Вертихвостка!
Отвесив, для верности, еще один тумак, Бабетта одернула платье и бодро зашагала к дому. Жюли понуро брела следом. Слезы капали ей на грудь, но она не замечала их.
Радужный пузырь, поднимавший ее к облакам, исчез.
Глава 4
За ужином, состоявшим из тушеных с говядиной бобов и терпкого молодого вина, больше напоминавшего сок, Равиньян был задумчивее обычного. Он любил Жюли и страстно желал ей счастья, а оно теперь зависело от его разговора с Бабеттой. В том, что Жюли сбежит, если мать выступит против ее брака с Себастьяном, сомневаться не приходилось. И как сложится жизнь девушки в этом случае, можно было только гадать. Равиньян не сомневался в чувствах Жюли. Но Себастьян… не оставит ли он девушку в унизительном положении, плененный соблазнами большого города? Хватит ли ему честности и упорства? В конце концов, оба они — Себастьян и Жюли — всего лишь дети, привыкшие к простой, привольной жизни посреди виноградников и полей. Прежде, чем заводить разговор с Бабеттой, нужно встретиться с ним.