— Эстер! — сердце Равиньяна замерло, пропустив удар, а потом подкатило к горлу, запирая дыхание. Это была она.
Он бросился вдогонку. Упругие стебли хлестали его по обнаженным ногам, свивались веревками и опутывали щиколотки. Пару раз он упал, но тут же вскочил, стараясь не упустить девочку из виду. Эстер не останавливалась. Она только смеялась, легко перепрыгивая препятствия, и распугивала неповоротливых майских жуков.
А потом появился звук. Едва уловимый вначале, он нарастал, вбирая в себя смех Эстер, пение птиц и шелест травы. Будто чья-то огромная нога, обутая в грубый ботинок, врезалась в копошащуюся массу насекомых, давя и размазывая хитин. Хруст и скрежет мешались с чавканьем, стрекотом, скрипом.
Давясь воплем ужаса, Равиньян медленно опустил взгляд на собственные ноги. По ним, выстроившись в аккуратные, будто выверенные линейкой шеренги, поднимались блестящие черные жуки. Перебирая шершавыми лапками, они цеплялись к коже, ритмично раскачиваясь из стороны в сторону. Равиньян заорал. Его колотило от омерзения. Он хотел смахнуть насекомых, но тело замерло, будто врастая в землю. Жуки поднимались выше, одевая его в живой, шуршащий и щелкающий панцирь. Теперь он не мог даже дышать. Жуки забились в рот, наполнив его привкусом плесени, залепили глаза. Он чувствовал шевеление даже внутри — в пустом желудке, который сводило спазмами. Тем временем насекомые расправили крылья, отрывая жертву от земли, и поднялись в воздух.
— Тишшшше, — зашелестело под черепом Равиньяна, когда, утратив опору, он снова попытался сбросить жуков. — Ты слишшшком слаб. Всего лишшшшь человечишшшко. Мы не причиним вреда. Слушшшай. Ссссмотри.
Порыв ледяного ветра ударил ему в грудь, разбивая живой панцирь. Жуки осыпались переспелыми вишнями. Равиньян судорожно взмахнул руками, пытаясь удержаться, и рухнул вниз.
Он оказался на берегу реки, с раскалывающим ребра сердцем, но абсолютно невредимый. Вокруг, клубясь и вздыхая, расползалась мгла. Она клочками оседала на низкорослой растительности, кое-где пробивающейся из скал. Чуть ниже ртутно поблескивали неподвижные воды реки. Здесь не чувствовалось хода времени. Все казалось облитым серой, застывшей смолой.
— Абель! — крик упал неловко брошенным камнем, тут же ушедшим на дно. Мгла ухмыльнулась. На противоположном берегу реки мелькнуло белое платье Эстер. Равиньян бросился в воду, такую нестерпимо холодную, что он едва не задохнулся. В детстве он спокойно переплывал небольшое озеро у дома приемных родителей наперегонки с Эстер, но сейчас что-то плотно обвило его щиколотки, утягивая на дно. Нырнув глубже, чтобы освободиться, он закричал. Его ноги стягивали длинные белокурые пряди.
Воздух ворвался в легкие внезапно. Кашляя и отплевываясь, Равиньян попытался подняться, но тут же упал, больно ударившись затылком. Его мутило. Во рту стоял вкус плесени и желчи. Рядом, совсем крошечная в своей неестественной позе, лежала Эстер. Ее волосы слиплись и потемнели. Грязное, разорванное на груди платье задралось, обнажая худые колени. Тонкая струйка крови запеклась у рта, а под затылком блестела черная, как речная вода, лужа. Между раскинутых бедер девочки валялось огромное красное яблоко. По его глянцевому боку, щелкая и раскачиваясь, ползли жуки.