Вова снова выступил:
— Мы с радостью покидаем Германию, где так много наших товарищей погибло от голода, побоев, болезней и пыток. И мы никогда не забудем этого! — Вова посмотрел на Павлова, одобрительно кивнувшего ему, и продолжал: — Мы не обрадовались американским костюмам, их соевой похлёбке и кофе с сахаром. Мы не поверили их сказкам о «лучшей стране мира» и клевете на нашу Родину. Мы много дней и ночей мечтали и рвались домой, в нашу страну…
Вова замолчал. Его слова взволновали всех до слёз. Вова закрыл глаза рукой и виновато закончил:
— Не могу больше говорить…
— Ничего, ничего… успокойся… А я-то думал, ты самый крепкий, — шутил Павлов, подбадривая Вову, а у самого дрожал голос от волнения.
— Он и есть у нас самый сильный, — проговорила Люся и покраснела.
Она тоже узнала Павлова, но он до сих пор не замечал её. Люся подошла к Вове, растерянная и счастливая. Наконец-то пришёл за ними такой хороший, настоящий советский человек, каких они так давно уже не видели.
Вова вытянулся по-военному и сказал:
— Друг мой Андрей и ещё несколько наших активистов недавно вывезены из этого лагеря. Как бы, товарищ Павлов, найти их?
— Найдём, обязательно найдём и поможем вернуться на Родину, — успокоил его Павлов.
Сборы были недолгими. У ребят не было ни чемоданов, ни узлов. Все они, одинаково одетые, исхудавшие и радостные, ждали лишь команды. Каждому хотелось скорее покинуть лагерь.
Павлов с американским офицером оформляли документы. На лагерном дворе было шумно. Это волновались и кричали подростки из Чехословакии, Польши, Болгарии и других стран, с завистью провожая своих советских товарищей.
— Ну, дайте-ка я ещё на вас погляжу. И узнать нельзя, как выросли! — говорил Павлов, усаживая Вову и Люсю в свою машину.
Старший сержант, сидевший за рулём, обернулся:
— Наверно, те самые, товарищ майор?
— Вот видите, он вас знает, а вы его нет. Знакомьтесь. Он вашего дружка Жору нашёл. Это товарищ Зорин, мой боевой друг. Вместе до Берлина дошли и вместе здесь пока остались. — Павлов вздохнул.
Вова и Люся радостно пожали крепкую руку Зорина.
Машина плавно понеслась по шоссе. «Жорка жив, жив!» — думал Вова. Он не мог ещё прийти в себя от всех этих чудесных перемен.
— Ну, как вы здесь очутились? Будто действительно за нами приехали? — говорила Люся. — Так в жизни не бывает, так только в сказках рассказывается.
— Почему же? Обещал — и приехал. Вот пусть Зорин скажет, я всегда слово держу, — пошутил Павлов. А потом рассказал, каких трудов стоило обнаружить их лагерь.
Вова и Люся, как заворожённые, глядели на дорогу. Они словно впервые видели зелёные луга, маленькие домики с черепичными крышами, просторное голубое небо. Павлов искоса поглядывал на них повлажневшими глазами. Он вспомнил, как в день Победы во время праздничного ужина полковник подошёл к нему и спросил:
— Что дальше делать собираетесь?
Павлов тогда изъявил желание работать в комиссии по репатриации. Полковник кивнул:
— Понятно! Всё ребятишек тех забыть не можете? Добре!
И вот они рядом, выжили! Теперь у них впереди большая, счастливая жизнь.
— Поезд шёл быстро. Смех, говор и песни сливались с шумом колёс.
В вагон к Вове пришла Люся. Высунувшись в окно, они глядели на мелькавшие телеграфные столбы, быстро бегущие непрерывной лентой зелёные поля, на тёмные, немного мрачноватые сосны.
— Весна! Пятая весна, — почти шёпотом проговорил Вова, — с тех пор, как мы не были на родине.
— Но мне почему-то кажется, — подхватила Люся, — что это первая и самая красивая весна в моей жизни.
— Знаешь, Люся, что я думаю? Вот приедем домой и в честь нашего возвращения посадим где-нибудь на хорошем месте молодые деревья. Будем за ними ухаживать, беречь. И вырастут они высокими, стройными…
— Домой! Подумать только — домой! — повторила Люся.
Глухо постукивали колёса, вздрагивал уютный пассажирский вагон, шумно дышал на подъёмах паровоз.
Кто-то затянул песню «Дороги». Ребята впервые услышали её во время посадки и выпросили у советских воинов листовку с текстом задушевной песни. Других новых песен они ещё пока не знали и потому второй день пели эту.
Хор звонких юношеских голосов подхватил:
Эх, дороги… Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян.Вова вслушивался в слова песни о дружке, который лежит неживой в бурьяне, о том, как у «крыльца родного мать сыночка ждёт», о том, что «нам дороги эти позабыть нельзя».