Виктор Каменев
ПО ТУ СТОРОНУ
Пролог
Вообще-то, я сроду не вёл дневников. Теперь жалею — интересно было бы вспомнить свои мысли и мечты, к примеру, в двенадцатилетнем возрасте. Но ведение дневника требует определённой дисциплинированности, а мне этого как раз не хватает. Дело кончится тем, что рано или поздно (причём первое более вероятно) я его заброшу. И всё же Серёге удалось заставить меня сделать кое-какие записи о событиях, произошедших со мной в последнее время. Я, конечно, отбивался изо всех сил, только разве ему что-то докажешь? Он носится с идеей написать на основе всего этого книгу и становится совершенно невменяемым, когда начинаешь объяснять, что легче сшить шубу из рыбьего меха, чем выпустить книгу, не имея приличного спонсора и соответствующей раскрутки.
Поначалу мне ещё удавалось постоянно откладывать дело «на потом», ссылаясь на занятость или усталость, но однажды всё это кончилось. Серёга пришёл ко мне, приволок общую тетрадь с чернильной ручкой и заставил меня делать первые записи при нём. В этот раз отделаться не удалось. Серёга сказал, что у меня скоро съедет крыша, из-за чего я попаду в психушку, в палату к буйным, и тогда он точно не напишет никакой книги.
Ладно, пусть подавится. А может, у него и вправду что-то получится? Что ж, погнали наши городских.
Часть первая
Стажёр
Ария Мясника:
А их оправданий ты даже не слушай,
Сломай им все кости, отрежь им все уши;
Пора изничтожить дурную породу,
Пускай передохнут все эти уроды.
Кх. Аль-Хаггер «Шайтановы дети»
В тот день я получил очередную писульку из домоуправления, седьмую по счёту. Они опять грозили мне судом в случае непогашения мной задолженности по квартплате. Я бы и рад расплатиться, но…
Накануне мне удалось подзаработать. Я спрятал в своей квартире пистолет одного типа, которому грозил обыск, а он, когда всё закончилось, на радостях дал мне сто гривнячков. Откупаться от милиции ему бы пришлось куда большей суммой.
Глупо идти в домоуправление со своей сотней, когда мой долг за квартиру перевалил за полторы тысячи. Я уже год числился официальным безработным, перебиваясь случайными заработками, и преимущественно сидел совершенно без денег. Так что сотня, словно с неба упавшая, дала мне повод немного расслабиться. В меру, конечно.
Она, мера эта проклятая, вынуждает ограничивать себя во всём, — пуская слюни, проходить мимо множества аппетитных вещей, и т. д., и т. п. Одним словом, приходится всячески жлобиться в расчёте растянуть свои деньги на более длительный срок. Была, конечно, у меня мысль прогудеть всю сотню за один вечер, однако…
Однако вернёмся к тому дню, с которого я начал. Кажется, это был понедельник. Или пятница? Я положил послание из домоуправления в коробочку от одеколона, где хранились все мои документы, и тут обнаружил, что домовой, живущий в моей квартире на антресолях, спёр порнографический журнал, купленный мной на деньги из той самой сотни и ещё толком не прочитанный.
Это меня вконец расстроило. А я ведь ему, тварюге неблагодарной, вчера пива в блюдечко налил. Сорок гривен из той сотни ушло, будто их и не было, а на остальные надо будет жить неопределённое время. Я как раз раздумывал, выдержит ли железный крюк для люстры вес моего тела или лучше повеситься на балконе, когда пришёл Серёга.
— Привет! — сказал он, сияя так, словно только что нашёл на улице доллар. — Слушай, у меня к тебе предложение.
Идей и предложений Серёги я побаивался — уж слишком много их у него всегда было. Причём совершенно авантюрных. Сам Серёга своими проектами не пользовался — зачем, когда у тебя есть друг? В принципе, его побуждения были благородны, но я этого не ценил. Серёгины проекты касались, в основном, меня одного, лишь изредка появлялись совместные, где мне почему-то отводилась роль рабочей скотины, а ему — благосклонного наблюдателя и кассира.
Бывали и недоразумения. К примеру, случались у меня такие дни, когда от отчаяния хотелось выть, а тут являлся этот тип с очередным идиотским предложением. В бешенстве я вышвыривал его из своей квартиры, ругаясь в процессе данного действа самым чёрным матом, и захлопывал входную дверь так, что дребезжали окна во всём подъезде.
Но Серёга не обижался. Он вообще не был обидчивым.
— Я тут говорил о тебе с одним человеком, — продолжал Серёга. — Рассказал ему про твоего домового и про Изольду. Он очень заинтересовался.
Нет, ну надо же быть таким бесцеремонным хамом! Сплетничает обо мне с незнакомыми людьми, как баба базарная, и совершенно этого не стыдится.
— И кто же этот человек? — кисло поинтересовался я.
— Врач-психиатр. Он — частник и хорошо зарабатывает.
— Вот уж никогда бы не подумал, что в Украине есть частные клиники для психов. А ты, кажется, хочешь упрятать меня туда? И кто будет платить за лечение? Пушкин?
— Никакой клиники у него нет, — ответил Серёга. — Лечит на дому. Ты сходи к нему, раз он заинтересовался, может, работу даст.
— Какую?
— Этого я уже не знаю. Но в твоём положении, кажется, перебирать не приходится. Вот его визитка.
Он сунул мне в руку маленькую прямоугольную картонку.
— Теперь переходим к другому вопросу, — продолжал Серёга. — У тебя пожрать есть что-нибудь?
Жена его училась на заочном факультете и как раз уехала на сессию. А кулинарные таланты Серёги ограничивались умением намазать масло на хлеб и пришлёпнуть его сверху куском колбасы. Тем он и жил, пока его жена вела суровую борьбу с институтскими экзаменаторами.
— А как же! — ответил я. — Могу предложить ветчину, лососину, телячий язык. На первое — уха из стерляди и черепаховый суп. На второе — спагетти с сыром пармезан, свиная печень, тушенная в белом вине с гарниром…
— Да иди ты! — взвыл Серёга. — Тебе всё шуточки, а я с утра ничего не ел!
— Тогда пошли чистить картошку.
Ночью, когда я уже выпроводил Серёгу, пришла Изольда. Кутаясь в простыню, она прошествовала из ванной, оставляя за собой мокрые следы, и села в кресло. Я тут же сообразил чайку, распечатал пачку печенья. Изольда низко опустила голову, её длинные волосы закрыли ей лицо. Такая поза моего любимого привидения говорила о том, что оно чем-то сильно расстроено.
Надо заметить, что когда Изольда навестила меня в первый раз, я до полусмерти перепугался. Мы как раз развелись с женой, и в квартире появился домовой. Некоторое время я пытался с ним бороться, пока не понял совершенную бессмысленность своих усилий. После этого мы с домовым не то чтобы подружились, но стали относиться друг к другу терпимей. А потом я окончательно примирился с существованием своего квартиранта (правда, как потом выяснилось, ещё и нахлебника. И клептомана в придачу).
Опыт общения с домовым помог мне найти общий язык и с Изольдой. Свою первую ночь в моей квартире она провела в кресле, закапав мне весь пол мокрой простынёй (иной одежды Изольда не признавала), а я до утра трясся от страха, укутавшись в одеяло. В голову мне лезли всякие глупые мысли. Например, такие: Изольду, которая жила в этой квартире до меня, утопили, а теперь она будет мстить мне, потому как до своих убийц ей не добраться, а задушить кого-то надо. Но моя гостья вела себя прилично. И на вторую ночь я с ней познакомился. Серёга говорил, что это у меня от тоски и одиночества крыша съехала, вот и начали появляться всякие домовые и Изольды. Я с ним не спорил и не пытался ему что-то доказывать.
Сегодня Изольда была явно не в духе.
— Что случилось? — спросил я. — Тебя кто-то обидел? Давай я ему морду набью.
Изольда поправила сползшую с плеча простыню и посмотрела на меня.
— Так, значит, это я в чём-то виноват? Ты что, до сих пор дуешься из-за пистолета? Но ведь я прошлой ночью раскаялся и пообещал тебе впредь такого не делать.