— Мы поведем вас в другое место. При попытке к бегству — расстрел. За всякое другое нарушение дисциплины и порядка — тоже расстрел.
Их построили в колонну по четыре и вывели за ворота лагеря. Раненых поставили в хвосте колонны. Спереди, сзади и по бокам ее шли немецкие автоматчики. Они то и дело покрикивали:
— Шнель, шнель!
Но по рядам, в голову колонны прошел шепот:
— Пусть передние не торопятся.
Передние и без того знали, что в хвосте колонны идут раненые, и не торопились.
Несколько дней не было дождей, и дорога оказалась очень пыльной. Над колонной непрерывно висело густое желтоватое облако. Пыль набивалась в нос, в уши, в глаза, в рот, поскрипывала на зубах. Нечем было дышать.
Александр с трудом передвигал ноги. Он еще не оправился от побоев, да и эти пять дней им в лагере ничего не давали есть. Если бы кормили, может, и Яша смог бы передвигаться, и тогда бы его не бросили в эту машину.
«Вот и остался я из экипажа один», — подумал Коняхин. Переплетова и Голенко он считал погибшими. Иначе они дали бы о себе знать… «А может, и их схватили, посадили в лагерь, и они тоже где-нибудь мыкают горе? А вдруг, и они здесь?» Он не успел разглядеть в лагере всех пленных.
Разговаривать было тоже запрещено под угрозой расстрела. Все-таки Коняхин, выбрав момент, тронул за плечо идущего впереди и прошептал:
— Передай, нет ли тут Переплетова или Голенко.
Но передний, не оборачиваясь, сердито проговорил:
— Нашел время справки наводить! Вот придем на место, там и узнаешь.
Он, конечно, был прав, можно выяснить и на месте. Только где то место, куда их ведут? Это интересовало всех, и, несмотря на запрещение разговаривать, нет-нет да и слышалось:
— Не знаешь куда?
— Говорят, на станцию, а там в Германию.
Но пожилой солдат, удержавший Коняхина, когда он хотел ехать с Яшей, авторитетно заявил:
— Сейчас на Богуслав, а потом на Умань. У них там большой лагерь. В карьере.
Оказывается, солдат уже был там, убежал, его снова поймали… «Он все ходы и выходы знает, надо держаться к нему поближе», — подумал Коняхин. Они сейчас были в одной шеренге, и лейтенант считал, что ему в этом смысле повезло. В пожилом солдате было что-то надежное, его рассудительность и спокойная уверенность вселяли надежду.
Два раза они останавливались на привал. Немцы специально устраивали привалы в пустынных, безлюдных местах, а не в селах. Правда, когда проходили через села, конвоиры разрешали принимать от населения еду: кусочек хлеба, картофелину, кружку молока или луковицу — кто что мог дать. Видимо, немцы считали, что самим им кормить пленных нет смысла.
На привалах передвигаться и покидать свое место в строю не разрешали. И Коняхину так и не удалось выспросить о Переплетове и Голенко.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
О приходе колонны военнопленных в село Бронное Поле первыми возвестили вездесущие мальчишки. Все население высыпало на дорогу. Совали пленным лепешки, картошку, молоко, даже суп. Конвоиры не возражали, у них у самих оказалось вдруг по крынке молока, и они пили его, искоса поглядывая на колонну. На какое-то мгновение колонна остановилась, смешалась с населением.
Высокая дородная женщина, пышно разодетая в яркую украинскую кофту и длинную юбку, посмотрела на Коняхина и подмигнула ему.
— Иди сюда. Живо! — шепнула она, поглядывая на ближайшего конвоира.
Коняхин подошел.
— Садись! — женщина сильно нажала ему на плечо, и он невольно присел. — Сиди и не шевелись!
Их плотным кольцом окружили другие женщины. Все они были тоже в длинных юбках. «Так вот для чего они так разоделись!» — сообразил наконец лейтенант.
Должно быть, конвоиры уже вдоволь напились молока и теперь покрикивали:
— Шнель, шнель!
Колонна медленно двинулась дальше. Как только она скрылась за поворотом, дородная женщина сказала:
— Пошли. Только не разгибайся, а то всякие есть.
Окруженные плотным кольцом женщин, они двинулись к ближайшей хате. Позже Коняхин узнал, что таким способом вывели из колонны не одного его.
Как только стемнело, двое мальчишек отвели его в другую хату, на противоположный конец села. Там он переночевал, а утром хозяйка сказала сынишке:
— Сбегай позови дедушку Куцевола.
Через полчаса пришел старик, критически оглядел Коняхина, пробурчал:
— Зарос-то, как обезьяна! Так тебя и собаки бояться будут.
— Негде было стричься и бриться, — почему-то виновато сказал Александр.
— Ладно, пришлю Леньку, пострижет и побреет. Вымойся хорошенько! — И, обращаясь к хозяйке, старик добавил: — Одежонку подберите получше.