Как только они скрылись из виду, Алексей сказал:
— Пойду к Мотре, узнаю, что к чему.
Вернулся он скоро и сообщил:
— Приезжали за тобой. Мотря сказала, что ты ушел домой, к ее сестре значит. В хате все вверх дном перевернули. Уходить тебе надо, Сашок.
Вернулся сын Алексея, сказал, что Аркадия дома нет, но матери он передал, чтобы Аркадий зашел, как только появится. Ждали его до вечера, а он так и не пришел. Решили, что ночью Александр уйдет в лес. Если там не встретит партизан, пойдет на хутор Проциху, к сапожнику, может, тот знает, где партизаны.
Однако ночью, когда Коняхин забежал к Мотре попрощаться, там сидел Аркадий Швец.
— Пошли, — коротко сказал он.
По улице пробирались осторожно, прячась в густой тени домов. Наконец вошли в какой-то двор, постучали в окно. Дверь тотчас открылась.
В хате сидели человек восемь ребят и четыре или пять девушек. Коняхин не успел всех разглядеть.
— Достаньте карты, — сказал Аркадий. — Гриша, сдавай на шестерых.
Рыжеватый парень достал из кармана колоду карт, подвинулся к столу и начал сдавать. Пока он сдавал, Аркадий говорил:
— От тетки Мотри тебе надо уходить, тебя ищут. Сегодня переночуешь у деда Сергея, а завтра переправим к надежным людям. Мне тоже стало небезопасно появляться на улице, может, приду не я, а кто-нибудь из этих вот ребят. Запомни их.
Александр поочередно оглядел всех, стараясь запомнить каждого. Двоих он уже видел, они заходили к Мотре, остальных не знал.
— Значит, завтра я или кто-нибудь из нас зайдет за тобой.
— К партизанам переправите? — спросил Александр.
— Нет, туда пока нельзя, немцы блокировали лес. Придется пожить еще немного в селе, а потом видно будет. Но на улице тебе лучше не появляться…
В дверь громко постучали, все насторожились.
— Открой, — сказал Аркадий одному из парней и взял карты. — Чей ход?
На вошедшего, казалось, никто не обратил внимания. А тот, окинув всех быстрым взглядом, спросил:
— Это еще что за сборище?
Теперь Коняхин узнал его: это был писарь из немецкой комендатуры.
— А ну расходитесь! — командовал писарь.
Аркадий собрал карты, сунул их в карман и первым вышел из хаты. За ним гуськом потянулись остальные. Последним выходил писарь. У самой калитки он нагнал Коняхина, потянул за локоть и, когда они отстали от других, шепнул:
— Уходи отсюда немедленно, тебя ищут.
И быстро пошел по улице, крикнув на прощание:
— Немецкое командование запрещает азартные игры!
Ребята по одному расходились в разные стороны, вскоре Коняхин и Швец остались вдвоем. Александр сказал Аркадию:
— А писарь-то, видать, парень ничего, шепнул мне, что меня разыскивают.
Аркадий усмехнулся:
— Он, между прочим, бывший политработник. Но это между нами.
Дед Сергей, видимо, был предупрежден. На столе стоял ужин, для Коняхина была приготовлена постель. Поужинав, Александр улегся в постель с твердым намерением уснуть тотчас же, ни о чем больше не думая — за день и так пришлось немало поволноваться. Но дед, похоже, соскучился по собеседникам.
— Чем дольше мы живем, тем люди злее делаются, — рассуждал он. — Тот же немец в прошлую войну этакого издевательства, как теперь, не позволял. А отчего?
— Это же не просто немцы, а фашисты. Гитлеровцы.
— Ну, допустим. А вот скажи: какая после войны кара будет применена к этому самому ихнему Гитлеру?
— Наверное, расстреляют или повесят.
— Маловато. Для него надо бы придумать что-нибудь позаковыристее.
— Что именно?
— Да уж придумают! Раньше вот на кол сажали. И то лучше, чем просто расстрелять. На мое рассуждение, так Гитлеру и кола мало — сколько бед он причинил людям! Вот он нашим звезды на спине вырезает… Ему бы надо самому вырезать эту ихнюю свастику…
Старик предложил еще несколько способов умерщвления Гитлера, но все они ему казались недостаточно подходящими.
— Вот ведь чудно как выходит: раньше я и курицу зарезать боялся, старуха моя этим занималась, жалко было курицу. А теперь я бы сам, вот этими руками мог отрубить Гитлеряке и руки и ноги. Вот и выходит, что и меня Гитлер научил этой жестокости, раз я человека убить могу.
— Да разве это человек?
— А ведь и верно, хуже зверя…
Уснуть Коняхину так и не удалось, дед угомонился только в четвертом часу, а ровно в четыре пришел Аркадий.
— Пойдем, в селе сейчас тихо.
— А к кому?